Когда укроют небо тучи
И бледным станет солнца диск,
Услышим мы из недр планеты
Противный, резкий, жуткий писк.
Вздохнет земля, как мать, устало,
И на поверхность в тот же миг
Со скрипом ржавого металла
Явится миру страшный лик.
Густая грива, плоский профиль,
Покрыты слизью два крыла.
Зачем, земля, скажи на милость,
Ты тварь такую родила?
И слышу я ответ бесстрастный,
Он бьет по нервам, словно ток:
– Тебе ниспослана погибель,
Порвали мойры твой моток
[1].
У нас множество обличий и еще больше имен. Одних причисляют к демонам, другие по праву занимают место среди сонма великих богов. Истинные наши имена давно уже стерты из памяти живущих прошедшими эонами лет. Могущество, дарованное нам единым творцом, имеет свои жесткие правила и свои незримые границы. Обреченные на бесконечное и порой бессмысленное существование, с навечно забытыми понятиями о добре и зле – такими предстаем мы перед бездонной пропастью времени.
Единственным, что удерживает наше хрупкое сознание от безумия и неминуемого развоплощения, является жажда. Жажда созидания и разрушения. Одни стирают целые миры, играя мириадами жизней с жестокостью малого ребенка. Другие предпочитают делиться со смертными толикой своей бьющей через край силы, с интересом наблюдая за постепенно набирающими обороты витками истории. Ты можешь не подозревать о нашем существовании или просто не верить в нас, только это ничего не меняет. Мы те, кто мы есть, и, быть может, однажды наши морщинистые пальцы бесшумно коснутся нити твоей жизни.
Если бы случались в мире чудеса
И с богами люди жили наравне,
Я бы стал кентавром, хоть на полчаса,
Или птицей феникс
В золотом огне.
Если бы вернулись древние века,
Смелые дуэли, острые клинки,
Если б чудесами брызгала река,
Я б ковчег построил из одной доски.
Старые надежды, тщетные попытки…
Ах, каким волшебным мог быть этот сон,
Если бы однажды на цветной открытке
Мне привет послали лики из икон.
– Да чтоб тебя!.. – Артем изо всех сил врезал кулаком по дверце шкафчика в раздевалке. Обидно было просто до слез. Второе место при таком нелепом проигрыше… А ведь когда федерация объявила о временном объединении текущих соревнований по дзюдо, которым вот уже несколько лет активно занимался молодой человек, и самбо, он ни капельки не усомнился в своих силах. Бросок, как говорится, он и в Африке бросок. Только вот про наличие в арсенале самбистов болевых приемов на ноги в пылу схватки Артем как-то позабыл. Рефлексы, будь они неладны.
Он бросил косой взгляд на потертое, чуть запотевшее зеркало. Оттуда исподлобья на него уставился среднего роста крепко сбитый русоволосый синеглазый парнишка лет этак двадцати – двадцати двух. Мокрый короткий ежик, шея в свежих кровоподтеках, поджарый мускулистый торс – результат совмещения борьбы и тренажерного зала да татуировки на обоих плечах – предмет особой гордости придавали отражению довольно живописный вид. Родители, правда, когда узнали о тату, чуть в обморок не упали. Ярые противники любой росписи по телу, они не понимали стремления молодежи украшать себя мистическими узорами. Вот только их сын, с детства упрямый, думал иначе. Полтора месяца терпения – и вуаля. На правом плече красовалась голова филина, а с левого яростно скалился леопард. Как говорили партнеры по компьютерным играм: «Это явно плюс десять к мудрости, а также плюс пятнадцать к силе и скорости».
Одевшись и привычно проведя пятерней по стремительно высыхающим волосам, Артем с улыбкой вспомнил о своей старшей сестре. Леркины ежедневные укладки отнимали у нее намного больше времени и сил.
– Эх, Лерхен, Лерхен, – частенько сетовал их дедушка по отцовской линии, разглядывая очередную порцию селфи, выложенную легкомысленной внучкой в Интернет. – Волос долог, да ум короток. А брат твой – тот и вовсе ходит разрисованный похлеще попугая. Тьфу, позорище.
Впрочем, Артем, как никто другой, знал, что за этим постоянным брюзжанием дед безуспешно пытается скрыть свои истинные чувства, испытываемые им к обоим внукам. Сестра тоже не выглядела огорченной, терпеливо выслушивая нравоучения от любимого родственника.
«А вот по поводу второго места на областных соревнованиях конечно же съязвит». – Артем недовольно поморщился, выйдя из широко распахнутых дверей местной ДЮСШ.
Улица встретила его весенним солнышком и суматошным чириканьем пернатых. Редкие мутноватые лужицы постепенно высыхали под легкими дуновениями ветерка. Снующие туда-сюда, как будто гигантские муравьи, автомобили наполняли город смесью удушливой вони и копоти, заставляющей еще больше морщиться и без того невеселых пешеходов. Застегнув косуху и поправив спортивную найковскую сумку на плече, молодой человек направился прямиком к ближайшей автобусной остановке. Новенькие «казаки», купленные на Арбате за бешеные для простого студента деньги, бодро шуршали прошлогодней листвой. Двигаясь слегка на автомате по годами проторенной дорожке, он позволил себе почти полностью погрузиться в этнические, дергающие за душу аккорды, звучащие из небрежно всунутых в уши наушников. Не дойдя всего несколько метров до пешеходного перехода, Артем краем глаза увидел на проезжей части скрюченную фигурку с клюкой и стремительно приближающийся к ней автобус, который, похоже, совсем не собирался тормозить. Позже молодому человеку казалось, что время будто остановилось, навсегда запечатлев в юношеской памяти яркую картину. Раскрытые от удивления глаза старушки, перекошенное лицо водителя, явно матерящегося и отчаянно пытающегося в последнюю секунду свернуть, и его, Артема, восьмидесятикилограммовая тушка, словно пушечное ядро сносящая женщину с проезжей части.
