Эпоха 1917 г.
Всяких мешков и сундуков было столько, что ими заставили все углы и проходы в вагоне.
Маленький веснушчатый солдатик едва втащил свой пятый мешок. От напряжения и возни у него оторвался сзади хлястик, и шинель распустилась балахоном.
— Мобилизуетесь? — спросил его солдат в стеганой ватной куртке с тесемочками.
— Да, с фронту, — отвечал солдатик, вытирая руки о штаны.
— Я уж по вещам вижу.
— Все руки, нечистый их возьми, оттянул.
— Не дай бог, сам возил, знаю. А помногу досталось?
— Да вот все тут. Да еще раньше домой свез почесть столько же.
— Пудов десять будет, — сказал третий, высокий солдат, свертывавший папироску, бегло взглянув на вещи. — Через комитет делили?
— Через комитет.
— О!.. Значит, хороший комитет. А в других местах едут безо всего. Смену белья дали да шинелишку с сапогами, и буде.
— Это верно, — сказал голос с полки, — у нас в полку тоже так-то, ничем не дали попользоваться; только что сами раньше ухватили, то и есть.
Все оглянулись на голос.
— Очень просто…
— Нет, наш комитет хороший, — сказал владелец мешков, — у нас почесть все поровну. Одного сахару пришлось по пуду на человека.
— По пуду!..
— Да… а какие раньше еще ухватили, когда не знали, что дележка будет, и думали, что все в казну отойдет. Шинели по три штуки, консервы эти, уздечки, седла, ну, — словом сказать, — все, что на себе унесть можно. А что тяжелое — на месте распродали: повозки, лошадей там…
— Поровну тоже?
— А как же!
— Хороший комитет, — сказали в один голос несколько слушателей, не принимавших до того участия в разговоре. — Это редкость.
— Обиды, можно сказать, не было, — сказал солдатик скромно и, загнув руки за спину, стал прикреплять сзади хлястик, весь сморщившись от напряжения, в то время как слушатели молча смотрели на него и ждали, не скажет ли он еще чего-нибудь.
— А вот у нас комитет — так собачий был!.. — сказал голос с полки, — ничего не дали. До какого паскудства дело доходило: белье, скажем, сносилось, приноси старое, тогда получишь новое.
— Последнюю рубаху дерут.
— А отчего у вас комитет собачий был, — спросил солдат в стеганой куртке, ты не знаешь?
— Ась?..
— Отчего, говорю, комитет собачий у вас был? — повторил солдат в стеганой куртке, прибавив голоса.
— Отчего? Кто ж его знает отчего.
— То-то вот… Оттого, что у самих мозги курьи. Сами же выбирали, а вышел — собачий. У нас тоже заикнулись было: «Не позволим, расхищение достояния», так на другой же день слетели, новых выбрали.
— Вот так не позволили!..
— Это тоже глядя по фронту: на одном хорошо было, а на другом беспорядок, не хуже северного. Там дюже плохо было.
Поезд остановился у станции. Окно спустили и высунулись. Напротив стоял товарный поезд, очевидно только что подошедший. Из отодвинутой широкой двери поспешно вылезали солдаты и спускали на платформу вещи.
— Ну, у этих не жирно, мешочек-другой и — обчелся. Должно, с северного, сказал солдат, куривший папироску и, по-видимому, знавший все порядки.
— С какого фронту?.. — спросил солдатик с оторвавшимся хлястиком, высунувшись в окно.
— С северного… — ответил угрюмо солдат, вытаскивавший мешок из вагона.
— Ну вот, я говорил, что с северного. На северном совсем, можно сказать, мало взяли.
— Врасплох захватили?..
— Да. Да и порядку настоящего не было. Зато западных сразу узнаешь.
— Нет, наш комитет, можно сказать, на диво, — как только стали доходить слухи, так комитет прямо вынес решение…
— То-то, вот какие понимают по-божески, а какие норовят…
— Нет, у нас на диво, — повторил солдат с оторвавшимся хлястиком. — Я, можно сказать, всю семью одел. Сейчас все солдатами ходят: и отец и дед. Даже баба и та в офицерской непромокайке ходит.
— Тоже досталась?
— Нет, с товарищем поменялся. Мне-то она подходяща.
— А у нас умные головы пулеметы делить додумались. Два пулемета в полку, а они их делить, кому винтик, кому что.
— Нешто это можно?.. — сказало сразу несколько голосов.
Солдат в стеганой куртке на это ничего не ответил.
— У нас пулеметы продавали, а уж деньги делили, — сказал солдатик, хваливший свой комитет.
— Вот то-то что понятие-то разное бывает. У них вон люди с разумом, а у нас все лукошки набраты. Так никто ничем и не пользовался.
— Да на винтике-то на этом далеко не уедешь.
— Что ж там…
— Ох, и дешево же эти пулеметы шли. Иные откупали, себе везут.
— И пулеметы везете?
— Мы все везем. Это сообчение отчего-то разладилось, а то бы… Сейчас уж берешь, что нужное только.
— А вот наши раньше мобилизовались, — сказал опять голос с полки, — так чего только не навезли…
— Это с западного, что ли?
— Да, когда первые года шли.
— Тогда лучше было. И опять же западный фронт. Другого такого не было.
— Вон, какие-то едут, по вещам и не разберешь, — сказал высокий солдат, когда проезжали мимо полустанка, — не много, не мало — середка наполовине.
— Откедова вы?..
— С кавказского… — ответил голос из-за окна.
— Ну вот, я уж вижу, не то и не это.
— А куда вы пулеметы продавали? — спросил молоденький солдатик с безусым лицом и в рваной шинели.
— Куда… — не глядя на спрашивающего, недовольно проговорил солдат, хваливший свой комитет. — С фронту ты едешь или нет? — спросил он, уже прямо глядя на молодого солдатика.
![Камешки на ладони [журнал «Наш современник», 1990, № 6]](/storage/book-covers/a8/a894e9dfa835c638eeb9ba7e592b34226a6720c4.jpg)