Роман «Эворон» — десятая книга Юрия Шевченко, литератора, чьи творческие пристрастия накрепко связаны с Дальним Востоком — землей, знакомой ему не понаслышке, исхоженной им от Чукотки до уссурийской тайги с репортерским блокнотом. Чистым воздухом этого «далекого, но нашенского» края дышат лучшие страницы повестей и рассказов Шевченко, простые и мужественные люди великой окраины нашей Родины — его любимые герои.
Остался верен себе автор, создавая и роман «Эворон» — широкое художественное и историко-публицистическое повествование. Книга зовет читателя к осмыслению емких пластов отечественной истории, тех глубинных связей, что незримыми нитями соединяют восток и запад нашей страны, осмыслению неотделимости Дальнего Востока от судеб России.
В книге, во многом посвященной истории — хотя и недавней, горячей кровью пульсирует и день сегодняшний, наша современность — и я отношу это к главным достоинствам книги. Не хочу предвосхищать мнение читателя, отмечу только свое восприятие: с равным правом назвал бы «Эворон» и романом историческим, и романом политическим. Политическим не только потому, что он воссоздает перипетии борьбы за Дальний Восток в разные годы и эпохи, переносит читателя в стан врагов, пытавшихся извлечь политические выгоды из обострения обстановки в этом районе нашей страны. Политическим я бы назвал роман в первую очередь потому, что в значительной своей части книга посвящена проблемам хозяйствования. А это вопрос не только экономический.
С тем же правом можно отнести книгу Юрия Шевченко и к остросюжетным произведениям: почти детективная интрига держит в напряжении от начала до последних страниц. При всей многоплановости роман един, как художественное произведение, поэтичен, окрашен любовью автора к природе, к людям Дальнего Востока.
И любовь эту Юрий Шевченко умеет передать зримо и своеобразно.
Генрих БОРОВИК
Первой военной весной льды в Татарском проливе держались упрямо, на радость местным охотникам.
Метались по проливу южные ветры, съедали снег, пригревало солнце, воскрешая глубинное сияние льда. В полдни вспыхивали на равнинах моря извилистые трещины, рушились с шорохом острые глыбы осенних торосов. А из полыней выбирались на припек пятнистые нерпы.
Промысел на тюленей спасал в голодную зиму все побережье — ульчей и нанайцев, нивхов и эвенков. Нерпичьи шкуры шли на кухлянки, мясо — в пищу, жир теплил каганцы в плошках, лечил от хвори людей и оленей. Старики в прибрежных стойбищах, схоронившись от молодых глаз, доставали божков-пеликенов, резанных из моржового бивня, увещевали их — подольше бы продержаться льду!
Мартовским утром вышли на охоту в бухту Горностай два человека.
Двигались они порознь, поодаль друг от друга, как положено на промысле. Короткие лыжи, подбитые мехом-камусом, скользили чутко, прокладывая тропу. У первого — высокого старика с жидкой седой косицей — в нартах лежала берданка. Второй, помладше и ростом помельче, нес винчестер.
Они удалялись от берега в глубь пролива, к скале, что маячила туманным пятном у горизонта. Шли все утро. И только там, вблизи скалы, первому из охотников улыбнулась удача. Узкие глаза его разглядели нерпу на краю большой полыньи, жирную, серебристую, с подпалинами нерпу и рядом двух белых ее детенышей. Опушенные ресницами глаза зверей смотрели на человека открыто и жалобно, словно предчувствуя близкую гибель. Старик, подавив вздох, расчехлил берданку.
Эхо выстрела, отдавшись от граней скалы, долго блуждало по стылой пустыне пролива. Нерпа и два детеныша, испуганно семеня ластами, поползли, невредимые, к полынье. Скользнули в зеленоватую воду. Зато упал старик.
Едва разошлись и успокоились круги в полынье — к старику подошел второй охотник. Был он тоже узкоглаз и с косицей, порос по тугим щекам жидким волосом, но без седины. Низко подпоясан ремешком, на крепких, с кривизной ногах — торбаса. Присев на корточки возле старика, стал раздевать его, стягивать меховую кухлянку с капюшоном. Изнутри кухлянки, на спине, расползлось свежее красное пятно. Охотник вытер пятно о снег, затоптал кровавые следы. Уложил одежду, лыжи и ружье в нарты. А старика столкнул в воду.
За скалой, у восточной ее стороны, освещенной солнцем, он выбрал укромный уголок в мешанине тающих торосов. Укрытый с трех сторон ледяной грот. Втащил сюда, в голубой полумрак, нарты, уселся на них.
Ждал он долго. Иногда доставал из-за пазухи часы и компас в чехле.
На восточную сторону скалы уже легла тень, когда тишину вспугнул далекий треск. Человек встрепенулся, вылез из своего укрытия, поглядел пристально вперед.
Там вздыбился, ломаясь, белый панцирь пролива. Из дымной воды поднялась рубка субмарины, осыпанная заклепками и осколками льда. Пришел в движение, начал вращаться и откинулся люк подводного судна, и наружу выглянул человек в свитере. Солнце ослепило его, и он поспешил прикрыть выпуклые светлые глаза защитными очками.
Охотник с нартами стоял совсем рядом.
Кивнув ему, человек в свитере выбрался из люка. Оказался высоким и поджарым. Ловко прыгнул, минуя воду, на обломок льдины. Оттуда, балансируя, на соседний. И вот он уже на твердом насте. Упал, завертелся люк субмарины. Шумно всосав воду, она вздрогнула и начала погружаться. Окунулись вздыбленные было куски льда, затягивая лунку.