1. Из дневника Армана Лефера, учителя фехтования
День был цвета тоски, а небо – цвета смерти, и положение ничуть не улучшилось, когда в комнату вошла Клер.
– Тебя хозяин ищет, – сказала она.
Клер – служанка в замке Иссервиль. Ей лет пятьдесят, и из них по меньшей мере половину она провела в семье Эрнеста дю Коломбье, владельца замка. Хозяин и его жена считают Клер преданной, усердной и заботливой, а она пользуется этим, чтобы шпионить за всеми подряд и доносить господам о каждом шаге окружающих. Слуги ненавидят Клер и заискивают перед ней, чтобы не лишиться места, а она, как и все люди из породы насекомых, наслаждается их унижением. Ее власть была бы почти безграничной, если бы не маленький Люсьен, сын хозяев, и не я, который учит его искусству фехтования, столь же прекрасному, сколь и бесполезному в наши дни. Малыш Люсьен открыто презирает старую служанку и делает все ей наперекор, только чтобы лишний раз позлить ее. Мне Клер не внушает ни презрения, ни гадливости, ни отвращения, ни страха – ничего: мне она совершенно безразлична. Ее уколы на меня не действуют, ее выпады я отбиваю с хладнокровием, которое, я чувствую, приводит Клер в куда большее отчаяние, чем молчаливая враждебность прислуги и неприкрытая – Люсьена. Я ускользаю от ее влияния, и это по-настоящему бесит ее. Если бы она могла, то подстроила бы мне какую-нибудь крупную гадость, но дело в том, что ей решительно не к чему придраться. Я не пью, не курю, не держу любовницы, не имею незаконных детей и не играю на бирже. Правда, время от времени я перекидываюсь в карты с остальными учителями, но даже граф Эрнест не прочь порой рискнуть деньгами ради прекрасных глаз червонной или трефовой дамы, так что и тут Клер не сумела бы под меня подкопаться.
Сейчас она стояла возле дверей, сложив руки на животе и поджав губы, а ее маленькие колючие глазки так и обшаривали меня с головы до ног. Весь ее вид выражал неумолимое неодобрение.
– Господин граф желает тебя видеть, – проговорила она осуждающе, видя, что я не тороплюсь откликнуться на зов.
– Спасибо, старушка, – равнодушно отозвался я.
Клер сжала губы еще сильнее, а в ее бесцветных глазах вспыхнули искры самой непритворной лютой злобы. Ничего более не сказав, она круто развернулась и ушла. К счастью для моей двери, если бы та способна была испытывать человеческие чувства, Клер слишком хорошо вышколенная служанка, чтобы поддаться соблазну грохнуть ею на прощание. Вне всяких сомнений, если бы старуха была в состоянии выразить обуревавшие ее чувства, то моя дверь разлетелась бы на мелкие кусочки. Как только старая ябеда покинула комнату, я выкинул Клер из головы и задумался, для чего мог понадобиться графу.
«Может быть, он хочет поднести мне денежный подарок на Рождество? – лениво размышлял я, повязывая перед зеркалом галстук. – Навряд ли… Хоть граф дю Коломбье и богат, как Ротшильд, с деньгами он расстается туго. Нет, он не скуп – ведь на то, чтобы перестроить и отделать Иссервиль, ушла прямо-таки фантастическая сумма… Наверное, дело в какой-то болезни богачей – они швыряют миллионы на ветер и пытаются сэкономить в малом. А впрочем, какая мне разница? Я-то точно никогда не буду богат».
И с этой жизнерадостной мыслью я спустился вниз.
Граф разговаривал в большой гостиной со своим управляющим, Филиппом Бретелем. Сколько я вижу Бретеля, столько он мне напоминает занозу, которой лишь по недоразумению выпало стать человеком. Он высокий, тощий, узкоплечий и бледный. Вытянутое лицо с бескровными губами и с птичьим носом обрамляют хилые рыжеватые бакенбарды. Но глаза у него умные, и даже если при первой встрече он произвел на вас неприятное впечатление, то оно быстро сглаживается. Коломбье считает Бретеля своего рода финансовым гением, и, значит, так оно и есть. Когда я вошел, Филипп как раз говорил:
– И все-таки я бы советовал вам обратить внимание на этот завод. Три несчастных случая за последнее время… Сами знаете, как некоторые газеты могут преподнести все это.
– О, прошу вас, – промолвил граф с брезгливой гримасой. – Не надо кормить меня байками о свободе прессы, которой, замечу, я сам и плачу.
– Однако что-то необходимо предпринять, – настаивал управляющий. – И чем скорее, тем лучше.
Граф потер подбородок. В его глазах мелькнули хитрые огонечки – как у человека, который задумал провернуть веселую шутку и не сомневается, что она увенчается успехом.
– Не беспокойся, Филипп, – сказал он. – Уверяю тебя, мы решим эту проблему. Я уже принял кое-какие меры. – И он махнул рукой, показывая Бретелю, что аудиенция окончена.
Управляющий удалился, и граф Коломбье повернулся ко мне. Только что его лицо было жестким, собранным и, пожалуй, даже хищным – настоящее лицо делового человека. Теперь маска слетела с него, и передо мной оказался обыкновенный полноватый мужчина сорока четырех лет от роду, темноволосый, сероглазый, с мясистой физиономией и с маленькой холеной бородкой на ней. Высоким графа не назовешь, он скорее приземист, а что касается внешности, то многие дамы считают его привлекательным, и чем богаче он становится, тем большую красоту ему приписывает молва. В это мгновение он улыбался, и уже по его улыбке я догадался, что он хочет меня о чем-то попросить.