— Вольдемар! Ты не видел мой кошелёк?!
Голос за дверью его разбудил. Вольдемар проснулся, но продолжал лежать с закрытыми глазами. Ему снился эротический сон, и он требовал продолжения эрекции.
Дверь приоткрылась, и в щель вылупился гладко выбритый череп отца.
— Сынок, ну, подскажи. Где мой кошелёк?
— Красный, в черную точку, словно обгажен мухами?
— Да.
— Содержимое: 10 банкнот по 100 баксов.
— Да.
— Я, кажется, видел его в контейнере для отходов.
Череп исчез. Минута стояла гробовая тишина. Затем вихрь внёс в дверной проём нервно пульсирующее тело отца.
— Где деньги, сукин сын?!
Любовный сон безжалостно и грязно растоптали. Вольдемар открыл глаза и метнул в отца гневный взгляд. Отец пытался побороть брошенный гневный взгляд сына своим гневным взглядом, минутная борьба закончилась его полной победой. Отец на секунду показал сыну ужасно перекошенную рожу. Вольдемар покрылся страшными мурашками и отвернулся к стенке.
— Спроси у своей любовнице, Марты, — немного успокоившись, выдавил из себя Вольдемар. — Это она взяла, сказала: на мелкие расходы.
— Хорошо, — многозначительно сказал отец и удивлённо замолчал.
Возникшая пауза перевернула тему разговора.
— Ты определился, кем ты будешь? — спросил отец.
— Или хирургом или парикмахером, на худой конец — поваром.
— Эва, как тебя разбросало — не собрать. Сделай, наконец, правильный выбор, расставь приоритеты. Ну, какой ты хирург, тем более повар?
— Мне нравятся люди в белых халатах, которые занимаются поножовщиной. Правда, хирург приоритетней? Вначале режет живых. Рядом крутятся молоденькие медсёстры и все без трусиков.
— Откуда знаешь?
— Марта рассказывала.
— Помни, у тебя осталось всего лишь двенадцать часов. Если вовремя не определишься, забирай свои манатки, трёхколесный велосипед и… уё. Ясно?
— Как белый день.
Жан Борисович, отец Вольдемара бабник с сорокалетним, стажем всё время, сколько себя помнил, волочился за юбками. Любвеобильность, данная ему от природы и сумасшедшее мужское начало, расплавило не одно женское сердце. Стоило Жану Борисовичу прикоснуться к очередной понравившейся жертве, как та, прямо на глазах, начинала таять, словно мороженое в жару. Он тут же признавался ей в любви, брал под беленькие ручки (иногда под черненькие: цвет кожи, глаз, волос — не имел значения) и тащил домой. Иногда дома находилась его предыдущая любовь, которую он, впрочем, уже не любил. При виде соперницы бывшая жена закатывала истерику, провоцируя претендентку к петушиным боям. Жан Борисович молчал, соблюдая нейтралитет. «Любовь, — размышлял он, — обязана побеждать».
— Ни пуха, ни пера. Пусть земля будет пухом, — уже вслух говорил он и шёл принимать душ.
Сквозь водопад воды проступал голос драки: летел пух, летел прах, летела и разбивалась хрустальная посуда.
Иногда, надо сказать, бывшая жена побеждала соперницу, и тогда Жану Борисовичу приходилось просить прощение и снова объясняться в любви. Но такой вариант случался крайне редко.
Когда было всё кончено из тишины, небрежно накинув на себя платье Адама, выплывал Жан Борисович. На встречу с разорванной губой и подбитым глазом к нему бежала его бывшая любовь. Жан Борисович подхватывал её на руки и со словами:
— Прости меня, я тебя по-прежнему люблю!
Они неслись всё дальше и дальше на карусели прожитого вместе счастливого времени.
* * *
Услышав мелодию заведенного будильника, Вольдемар окончательно проснулся; встал. Пока он изучал разноцветное утро на предмет хорошей погоды, кровать скользнула по паркету и исчезла в стене. Сделав зарядку, используя любимые упражнения, а именно: прокрутку указательного пальца у левого и правого виска (три подхода по десять раз) — Вольдемар пошёл принимать водные процедуры. У двери ванной комнаты он столкнулся с Мартой.
— Как сон? — прикрывая синяк рукой, спросила Марта. — Какую серию успел посмотреть?
— Двадцатую от конца. Ничего интересного. Век большой нелюбви.
— Да. Тут я с тобой согласна. — Марта на мгновение задумалась. — Я ухожу… Совсем… Навсегда.
— Зря. Я успел к тебе привыкнуть. — Вольдемар отстранил от лица её руку. — Отец опять кого-нибудь приволочёт. А ты… Ты, красивая. Может, останешься, пока я не устроюсь на работу?
— Ты хочешь работать, кем?! — проявляя интерес, спросила Марта.
— Кажется, хирургом.
Марта улыбнулась.
— Ты же рассказывал, что боишься крови.
— Я боюсь своей крови, а чужой уже не боюсь!
— Ладно, не злись. Иди, мойся, а я тем временем приготовлю завтрак.
В течение завтрака они молчали. Да и о чём можно говорить, когда завтрак длится минуту, максимум полторы. Выпив залпом готовый коктейль № 5 из тёртой курицы, овощного рагу, мангового сока с витаминами абс, Вольдемар торопливо принялся собираться. В рюкзак положил всё необходимое. Выкатил трехколёсный велосипед. С надеждой посмотрел на Марту.
— Хорошо, я остаюсь, — сказала Марта, — будешь опаздывать позвони.
Вольдемар в ответ улыбнулся: почти незаметно, краешком губ.
* * *
Солнце в своё удовольствие играло светом прозрачного неба, запуская вниз шустрых солнечных зайчиков. Самый большой из них заяц-самец нагло прыгал по крышам авто пожизненно закупоренных в раскаленный проспект. В стеклянном цилиндре, посасывая пустышку-свисток, плавал сонный регулировщик.
