Галушкин стоял возле кулера и неимоверно долго набирал чайник. Инга сфокусировала взгляд в одной точке: там, где ободок чайника нажимал на рычаг с холодной водой, – и слушала бульканье. По мере того как набиралась вода, тональность звука менялась. Инга прикрыла глаза, но продолжала наблюдать из-под ресниц. Ужасно хотелось пить. Чайник казался бездонным.
– Долго еще тусили вчера? – спросил Галушкин. Он стоял, наклонившись к кулеру и вытянув руки вперед, а теперь еще сильно повернул голову, пытаясь посмотреть через плечо на Ингу. Поза была на редкость нелепой.
– Не очень.
В памяти всплыла сияющая раковина с таким же сияющим краном и черно-белая плитка на полу. Инга крепко зажмурилась.
– Жалею, что не смог остаться с вами подольше, – посетовал Галушкин, без особой, впрочем, печали. Он наконец-то выпрямился и, громко хлопнув крышкой чайника, уступил Инге место. – Рассчитываю наверстать все на новогодней вечеринке.
Этим утром мысль о вечеринках вызывала в Инге решительный протест. Набрав воды в свою термокружку, она залпом выпила, а потом наполнила ее еще раз.
– А вы Новый год обычно как отмечаете? Всем офисом? Снимаете что-то? – спросила она наконец, решив из вежливости поддержать разговор. На кухне они с Галушкиным были вдвоем.
Вежливость давалась мучительно.
Галушкин поставил чайник на подставку и щелкнул кнопкой.
– Ну да, в прошлом году какой-то клуб снимали в центре. Но на самом деле ничего выдающегося. Слишком много людей. Все разбиваются по своим же отделам и бухают.
Инга кивнула, изображая внимание, и еще помялась у кулера, гадая, нужно ли как-то закончить разговор. Галушкин отвернулся, чтобы бросить в кружку чайный пакетик, и Инга, тут же малодушно воспользовавшись моментом, выскользнула из кухни.
Ковролин пружинил под ногами – в обычный день она бы этого не заметила, но сейчас Инге казалось, что шпильки вязнут в ворсе, и она вот-вот споткнется, смешно упадет, и все, конечно, догадаются, в каком она состоянии. Сегодня не то что ходить – ровно стоять на каблуках уже был подвиг. Ковыляя мимо переговорки, Инга посмотрелась в стекло – ее лицо в отражении выглядело уставшим, но никаких особых следов разгула, к счастью, заметно не было. Приободрившись, она добрела до своего места в их отсеке в самом углу опенспейса и со вздохом опустилась в кресло.
– Угощайся, – сказала Мирошина из-за монитора и пододвинула к ней миску с печеньем. – На меня всегда такой жор с похмелья нападает. Последний коктейль вчера был явно лишним. Как вы это выдержали еще, я не понимаю.
Перед Ингой мелькнуло видение: лакированная столешница, в которой отражаются лампы, и темный силуэт сидящего напротив человека.
– Да мы недолго потом сидели, почти сразу разошлись. – Она пожала плечами и демонстративно захрустела печеньем, надеясь, что Мирошина верно истолкует сигнал и отстанет со своей болтовней.
Мирошина высунулась из-за монитора и сгребла из миски три печенья разом.
– Когда я уходила, Аркаша был уже о-о-очень пьян, – сообщила она с удовлетворением человека, который делится сногсшибательным секретом.
– Ну, мы все пили немало.
– Не то слово! Представляешь, я уснула в такси! Водитель меня разбудил у дома. Стыдобушка. Вон даже Бурматова до сих пор нет, а это показатель.
Инга бросила невольный взгляд на кабинет Бурматова, хотя прекрасно знала, что он пуст. Стена, отделявшая его от опенспейса, была сделана из стекла, чтобы подчеркнуть демократичность начальства. Вообще-то Ингу это только раздражало (чудилось, что ей все время смотрят в спину), но сегодня она разглядела в такой корпоративной политике очевидные плюсы: узнать, на месте ли Бурматов, можно было издалека. Свет в кабинете не горел, а стул был небрежно повернут спинкой к столу. В очередной раз убедившись в этом, Инга испытала мгновенное облегчение, которое вскоре, однако, сменилось нарастающим мандражом. Чем дольше Бурматов не приходил, тем больше Инга нервничала, ожидая встречи.
– Он вообще мало пьет, Илья, – трещала тем временем Мирошина с набитым ртом. – Поэтому после каждой вечеринки помнит, кто напился и что делал. Но лишний раз не напоминает, конечно, не изверг же он все-таки.
У Инги свело щеки от усилий сохранить бесстрастное выражение лица.
– И часто кто-нибудь напивается? – спросила она как бы невзначай.
– Ой, да постоянно. Праздновали день рождения Галушкина, и Алевтина так отжигала, что, прикинь, упала со стула! Нет, ну ты не подумай, что мы тут алкоголики какие-то. Просто всякое бывает.
