Хачатур Абовян — это самая монументальная и самая трагическая фигура армянской литературы.
Я говорю о литературе по традиции, мог бы сказать — всей армянской истории первой половины XIX века.
«Процесс ликвидации феодализма и развития капитализма является в то же время процессом складывания людей в нацию» (Сталин).
Этот процесс, как и всякий процесс, имеет критическую точку развития, когда вызревшие в недрах старого общества элементы нового в какой-то короткий срок консолидируются в сознании идеолога передового класса в систему новых взглядов.
На долю Абовяна выпала величайшей важности задача — в качестве идеолога третьего сословия формулировать основные положения раннего демократизма на почве потребностей и социальных противоречий своей истории.
Эту задачу он выполнил с подлинно гениальной непосредственностью.
Прошьян назвал Абовяна «человеком ранее времени родившимся».
Это меткое определение почти дословно совпадает с определением Герцена, назвавшего себя и своих друзей «рано проснувшимися».
Если сохранить все пропорции и надлежащую дистанцию, совпадение вполне закономерное.
«Далекий и одинокий предтеча буржуазной демократии дворянин Герцен» (Ленин) сравнительно легко вынес свое одиночество.
Ранний приход Абовяна был трагичен и стоил ему жизни.
Разница судеб, как и разница в четкости и ясности идейных настроений, — продукт различий
социально-классовой обстановки. Чем сильнее поповско-феодальные традиции и силы, их охраняющие, чем медленней процесс экономического развития и слабее экспрессия нового общества, тем острее трагедия рано проснувшегося.
Консолидация экономическая, а значит и национальная, шла в армянской действительности мучительно медленно. Основы церковной диктатуры и феодально-поповских традиций расшатывались, но с убийственной медлительностью и при непрекращающейся неравной борьбе.
Такое неблагоприятное сочетание социально-классовых сил и делало судьбу Абовяна трагической.
Но его трагедия — одна из тех светлых трагедий, в которых фатальна не только смерть индивидуума, но и победа того дела, за которое он умирает,
Абовян (провозгласил основы раннего демократизма, о характере которого с такой гениальной ясностью говорит Ленин в своих статьях о Китайской революции и о Сун-Ят-сене. В год, когда Абовян пал под тяжестью гнетущего несоответствия между задачами, и средствами, в этот год вступил в строй другой солдат демократии, который поднял знамя Абовяна, последовательно прошел путь демократического развития до подлинно революционного демократизма.
Я говорю о Налбандяне.
В своей книге я пытаюсь изучением фактов деятельности и творчества Абовяна, его борьбы, иллюзий, утопических надежд и горьких разочарований проследить этот процесс кристаллизации из туманного и хаотического недовольства — демократической программы.
Удалось ли это мне — пусть судит читатель.
В. Ваганян
Разгромите национал-демократические традиции!
Постоянные напоминания о том, что национал-демократические традиции опутывают сознание трудящихся, угнетают мысль и творчество наших кадров, мешают нам правильно решить проблему наследства, заслоняя от нас все подлинно передовое, подлинно прогрессивное, — частые напоминания этой истины притупляют настороженность. Читатель хочет конкретности.
Читатель прав.
Потребность сегодняшнего дня не только в том, чтобы повторять уже знакомые предупреждения.
Наряду с этим делом сегодня выросла другая еще более важная и трудная проблема: вытеснение национал-демократизма из уже занятых позиций. Имея в руках такой тонкий инструмент, как метод Маркса и Ленина, мы должны теперь же взяться за решение этой неотложной задачи, за пересмотр национал-демократических традиций, за разгром этих традиций.
Ни одно поколение, как бы оно не было умудрено собственным опытом, не сумеет выйти за пределы эмпирического повседневья, если оно не изучит пройденного пути.
Предвидеть и соответственно строить поведение на грядущее можно только обнаружив законы и закономерности развития на большом полотне, на эксперименте, проделанном человечеством в течение долгого ряда столетий, на протяжении его длинного исторического пути.
«То, что было, облегчает понимание того, что будет», — справедливо говорит Плеханов. Но то, что было, только тогда облегчит нам задачу, когда мы его проанализируем с научной точки зрения, когда мы будем иметь дело с действительными событиями, а не с призраками, когда мы в состоянии рассматривать события в общем контексте исторического потока, а не в их партикулярном футляре, в их естественном виде, а не сквозь призму больного самомнением национального сознания, с научной трезвостью, освобожденной от всех предрассудков и традиций.
Когда я говорю о традициях, то чувствую острую необходимость тут же ограничить самого себя, ибо никто так не дорожит традициями, как мы.
Но традиции традициям рознь!
Мы дорожим традициями прогресса, поступательного движения истории, традициями ее социальных, идейных и политических революций — даже когда мы относимся к ним критически. Чтобы обрести такие традиции, Маркс, Энгельс, Ленин, должны были десятилетиями очищать авгиевы конюшни всемирной истории от дурных традиций, от предрассудков, от ложных репутаций и мнимых авторитетов, от искажающих перспективу неверных оценок, от химер и фантасмагорий, от опьяняющих сказок и одурманивающего идолопоклонства, от вскормленного обскурантизмом национального самомнения.