Река, травянистый берег, сверкание плёса под солнцем — “созерцание быстротекущей воды и буйных трав крайне полезно, особенно для печени”, — плывущий человек, и внезапное ощущение окрашенности звуков: грохот реактивного самолёта ослепительно пунцовый — “пунцовый цвет, как никакой другой, способствует игре чувств и неге”, — вторая цитата из прочитанной когда-то фантастической повести о профессоре-чародее, и недоуменный смех — почему вдруг вспомнилась эта повесть? и чувство неотразимого очарования и красоты собственного тела. “Женщина вашего типа в тридцать первое лето жизни достигает такого великолепия, что должна принуждаться к ношению строгих покровов, ибо один её вид способен лишить рассудка не токмо повесу, но и обременённого семейством почтенного горожанина”, — третья цитата из бесшабашно-ироничной повести, и пронизывающий тело солнечный жар, влажность и как бы дрожь примятых стеблей, ощущаемая кожей страстность, с какой они тянутся расти и плодоносить, а пловец между тем приближается — жёлтые всплески рук на розовом фоне замирающего грохота.
— Вы позволите причалить в вашей бухте?
— Увы, не могу предложить бухту, и бережок, сами видите, как дамба.
— Фу, какое индустриальное словечко! Совсем не подходит к этому элегическому уголку. Не понимаю, как можно возлежать у подножия вековых вязов, среди таких роскошных зарослей, и держать в памяти дамбы или, скажем, эстакады...
Должно быть, он тоже всё видит ярко-пунцовым, во всяком случае, игры чувств в его голосе достаточно; под его взглядом она осязает вызывающую урезанность своих купальных доспехов.
— Вы нимфа реки или этих райских кущ?
Высокая спортивная фигура, и над сильными плечами — непропорционально маленькая голова, облепленная мокрыми светлыми прядками, как тиной. Выбираясь на берег, он повернулся в профиль, и она увидела срезанный затылок на одной прямой с шеей. “Удавчик”, — слово, соединившееся с представлением о гладкости этой матовой кожи, явно знакомой с кремами. Он гибко прилёг на траву, не совсем подле — извольте, я не назойлив, — воспитанный мужчина, олицетворение ухоженности, из-за чего весьма затруднительно определить возраст: под сорок или под пятьдесят?
— Вода сегодня не касалась ваших пышных волос, значит, вы нимфа лесная.
— Точно. Насколько вы могли заметить, у меня отсутствует чешуя.
Смех у него довольно приятный, а нос кривоват, и эти белёсые бровки...
— А вы зря так по-городски беспечно подставляете себя солнцу. Оно коварно. Можно покрыться и чешуёй, с непривычки.
Нотки превосходства. А сколько достоинства в позе — отдыхающий Персей. Надо встать и взглянуть на него сверху вниз. Откуда приплыл, тщательно выбритый викинг? Наверняка считает себя превосходным пловцом. С непривычки, говоришь... Она поворачивается к нему спиной, делает шаг к обрыву, ощущая спиной взгляд, каким он охватывает её рослую, с округлыми бёдрами фигуру — излюбленное украшение фламандских чувственных полотен. Прикосновение воды подобно острому толчку — восторг и сладостный зуд в каждой мышце, и страсть, с какой по-сумасшедшему разбрызгиваешь воду, подминаешь её, ударами ног легко посылая тело вперёд, дальше, дальше — жаль, река узковата; ах, как благоуханна, нетронута береговая поросль!.. Такого лета что-то не припомнится.
* * *
Зато сколько последних лет смазалось в жутковатую полоску тусклости... В голове покрикивают зловещие голоски бесенят и сливаются с неуместным тарахтением моторки... не уходи, пожалуйста, восхищающее впечатление идиллии! Не оглядываясь, плыть, плыть по середине реки — замри, мотор!.. И замер где-то у берега, запоздало накатившая волна плавно покачнула, разгладилась... я плыву в елее твоего созерцания, и вода — не слёзы более...Опять моторка — теперь уже не с тарахтением, с завыванием настигающая.
— Отменно держитесь на воде! Вы изумительно пластичны.
Персей свешивается с кормы; матовые плечи и голубой бортик лодки, сверкание плёса под солнцем, нестерпимое для глаза, а волна завораживающе приподнимает, укачивает.
— Чтобы вам не пачкать ноги тиной, пожалуйте к нам — доставим вас к причалу. Ваши вещи я прихватил.
Наглость, заслуживающая оплеухи.
— Верните-ка!
— И вы возложите их на ваши роскошные волосы и поплывёте — нимфа с узлом на голове.
Она ухватилась за бортик, рывком выбросила тело из воды, потянулась рукой к свёрнутому платью на скамье — он приподнял её, и она очутилась в лодке: взвыл мотор, крен, от неожиданности она неуклюже валится набок. Сконфуженность вместо ярости, и его обезоруживающая улыбка, и резко-повелительное, с мгновенно ожесточившимся лицом:
— Лежать! Не двигаться!
Еле подавленный взвизг. И вдруг он хохочет — где тут самой удержаться от смеха...
— Приготовились к худшему — признайтесь? Попасть в объятия пирата... Увы, приключение кончается — причал.
Открывшийся за поворотом луг со стогами, люди возле опрокинутой лодки, настил на воде и великолепный сенбернар на настиле — белоснежная грудь, светло-коричневый с шоколадным бок и белая лепёха вокруг глаза... она не может оторвать взгляда от собаки, пока человек у штурвала выруливает к причалу, толчок, и вдруг она замечает: сенбернаром она любуется вместе с Персеем, плечом к плечу.
