«Беспристрастие истории — не безразличие зеркала, которое только отражает предметы; это беспристрастие судьи, который смотрит, слушает и произносит приговор».
Ламартин
Так называемая ересь «жидовствующих» считается одним из самых загадочных явлений русского Средневековья. Многие историки задавались вопросом, как в такой сугубо православной стране, какой была Россия в пятнадцатом веке, могло возникнуть еретическое движение, захватившее высшие круги власти, посеявшее сумятицу в душах простых людей и завершившееся показательными казнями на городских площадях?
Сложные явления обычно рождают неоднозначные оценки. В советской историографии ересь «жидовствующих», застенчиво переименованная в «новгородско-московскую» ересь, подавалась как «антифеодальное движение народных масс», а сами еретики изображались просвещенными вольнодумцами, вступившими в неравный бой с воинствующими церковниками. В постсоветской литературе появились утверждения о том, что это был международный заговор с целью разрушить Русскую православную церковь и свернуть страну с ее исторического пути. И, наконец, существует мнение, что ереси как организованного религиозного движения не было вовсе, а было только некое скептическое настроение умов образованной части общества.
Предлагаемая читателю книга представляет собой попытку непредвзято разобраться в этой истории, где политика теснейшим образом спаялась с религией.
Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления.
М. Булгаков. Мастер и Маргарита
Летом 1470 года в Киев прибыли послы из Великого Новгорода. Отстояв заутреню в Софийском соборе, именитые новгородцы Панфил Селивантов и Кирилл Макарьев были примяты литовским наместником князем Семеном Олельковичем и его младшим братом Михаилом. После вручения богатых даров послы торжественно пригласили Михаила Олельковича на княжение в Великий Новгород.
Предложение выглядело заманчивым: владения купеческой республики простирались от Балтики до Урала, а сам Великий Новгород считался одним из самых богатых городов тогдашней Европы. Тем не менее, поблагодарив послов за высокую честь, братья взяли время на размышление, сославшись на необходимость получить разрешение от своего сюзерена — великого князя Литовского и короля Польского Казимира Ягеллона, во владениях которого находился тогда город Киев.
Новгородский расчет был для киевлян очень даже понятен. Московский великий князь Иван Васильевич (кстати, приходившийся Олельковичам двоюродным братом), похоже, твердо решил прибрать к рукам новгородские земли. Чтобы отбиться от удушающих московских объятий, Великий Новгород уже не раз приглашал к себе литовских служилых князей, и Москва сразу ослабляла хватку, опасаясь дальнейшего сближения республики с Литвой. Почему новгородский выбор пал именно на Михаила Олельковича — тоже ясно. С одной стороны, он — подданный короля Казимира, а с другой — православный русский. Есть что возразить на обвинения в измене православию, которые тут же полетят из Москвы.
Итак, Господину Великому Новгороду и впрямь нужен князь Михаил Олелькович. Но вот нужен ли Господин Великий Новгород братьям Олельковичам — это большой вопрос! Братец Иван — муж настырный и загребущий, и не успокоится, пока не добьется поставленной цели. Рисковать головой ради новгородских интересов Михаилу Олельковичу не улыбалось, тем более что княжить в Новгороде — не такая уж честь, как может показаться. Придется сначала подписать «ряд», в котором тысяча всяких условий, потом новгородцы будут торговаться за каждую охапку сена, будут подозрительно следить за каждым шагом. Да и меж собой у горожан согласья нет, одни тянут к Литве, другие к Москве. Словом, лучше было бы отклонить лестное приглашение, если бы не одно «но».
После Кревской унии, объединившей Литву и Польшу под одной короной, русское большинство Великого княжества Литовского чувствовало себя ущемленным. Амбициозная польская шляхта силой навязывала православным «схизматикам» католическую веру и польские порядки, православных лишали избирательных прав, русских князей вытесняли польские наместники. Негодующая русская знать мечтала об отделении Литвы от Польши, причем многие видели во главе будущего русско-литовского государства князя Семена Олельковича, древностью рода не уступавшего королю Казимиру. Назревал жесткий конфликт, и поддержка Великого Новгорода могла помочь братьям сохранить за собой киевский престол, на который уже зарились польские магнаты. Вот ради этой поддержки, пожалуй, стоило рискнуть.
В конце концов, на семейном совете было решено, что Михаил примет приглашение новгородцев. Теперь слово было за Казимиром. Прежде чем отпустить своего вассала в Новгород, король тоже долго колебался, понимая все последствия этого шага. Занимая шаткий трон правителя трех народов, исповедовавших каждый свою религию и, мягко говоря, недолюбливавших друг друга, Казимир не собирался лить воду на мельницу русского сепаратизма. Но еще больше он боялся усиления Московского государства в случае поглощения им новгородских земель. Взвесив все это и скрепя сердце, Казимир Ягеллон дал согласие.
