Когда я впервые увидел деда Егора, мне было шесть лет.
Мы ехали на семейную встречу — через лес по частной дороге, через озеро по мосту, в огромные кованые ворота.
— Как же я ненавижу это место, — сказала мама и потянула с шеи шарф, будто он ее душил. Ее духи пахли тревожно. Я пролез рукой между боком машины и сиденьем и вцепился в мамино пальто. Мама накрыла мою руку своей. На меня она не смотрела, щурилась вперед, где из зелени ухоженного сада выступали колонны дома.
— Кто его любит, — процедил папа, паркуя машину среди десятков других. Наша не была большой и блестящей, выглядела менее дорогой, чем машины родственников — даже в шесть лет я это понимал.
Мы отстали от папы, потому что я уронил свой том Чуковского в усыпанную осенними листьями траву и мама его вытирала шелковым шарфом с птицами. Она присела, и ее глаза стали вровень с моими.
— И вот что, Кирюша, — сказала она. — Говори поменьше. А лучше вообще помалкивай. Книжку открой и сиди читай, хорошо?
— Мам, а разве эти люди не наша семья?
Мама кивнула.
— И твоя и папина? — я знал, что обычно это два разных набора родственников и встречаются с ними в разных местах. Но у нас была одна, потому что у мамы и папы был один прадед. Такое бывало, вот, например, у Пушкина родители были троюродные, а его я очень уважал — за Лукоморье и царя Салтана, которые знал наизусть.
— Маш, ну вы чего застряли? — позвал от высокого мраморного крыльца папа. — Раньше сядем — раньше выйдем.
— Ахаха, — ответила мама, поднимаясь и отряхивая пальто. — Немного тюремного юмора скрасит любую ситуацию.
— Это просто семейная встреча сегодня, — тихо сказал папа, прежде чем нажать золоченую кнопку звонка. Над дверью на мраморе были выбиты высокие латинские буквы, я стал пытаться их узнать, но понял только последнее слово, «honore». Папа был бледен.
— Всего лишь обед, а не…
— Заткнись, Юр, — сказала мама сквозь зубы.
И тут же широко, легко улыбнулась в открывшуюся дверь.
— Леночка! Ты сегодня швейцаром? Швейцаркой? Шампанское прямо с порога? Ах, декаданс и роскошь!
Они смеялись, целовались и пожимали руки — вокруг было очень много людей, все всех знали, хотя многие очевидно давно не виделись. Мы вошли в огромный зал с куполом наверху, как в соборе. Везде был мрамор, блестящее темное дерево, какие-то сложные золоченые штуки.
— Ты, наверное, Кирилл, — сказала мне очкастая девочка на голову меня выше. — Меня Аней зовут. Мы с тобой какие-то пятиюродные… ну неважно. Пойдем в детскую? Мы там прятки затеяли. Меня за тобой прислали. Ты же здесь не был еще ни разу?
Я покачал головой и неуверенно взглянул на маму. Она стояла с узким бокалом в руке, очень красивая в синем платье.
— Можно мне пойти с этой девочкой? — спросил я без слов с другого конца комнаты. — Чего ты боишься, мама? Почему ты такая бледная?
Мама прикрыла глаза — иди. Кивнула. Улыбнулась мне — не волнуйся, все хорошо.
Я не очень поверил и шел осторожно, запоминая дорогу, чтобы можно было убежать. Аня спрашивала, в каком я классе, чем занимается мой папа, что за книжку я принес, какие у меня домашние животные.
— Мама говорила — вы затворники. Живете далеко, не по средствам, с семьей мало общаетесь.
— Почему не по средствам? — удивился я. У нас был большой дом, сад, много игрушек, машина, компьютер. Папа говорил — мы богатые и поэтому должны воспитывать ответственность. Я кивал, но не воспитывал — не знал как.
— Не знаю, — вздохнула Аня. — Слишком бедно вроде. А наша семья — особенная, надо соответствовать. Ладно, проехали. Вот детская. Это Мишка, Ефим, Ива, в коляске Зойка спит, моя сестра мелкая, ей два года, а остальные прячутся.
И снисходительно усмехнулась, глядя на мое ошеломленное лицо.
Детская была высотой с трехэтажный дом. Потолок спускался вниз, где-то далеко, на другом краю огромной комнаты, переходя в стену. На полу были упругие маты, лестницы уходили вверх, откуда свисали разноцветные сетки и канаты, блестели горки. Улицей стояли яркие деревянные домики, еще несколько скворечниками висели на стенах — к ним поднимались веревочные лестницы. В желтом сидел мальчик лет девяти, сосал леденец и играл в электронный «тетрис».
— Это Гришка, — сказала Аня, проследив за моим взглядом. — Он то ли дебил, то ли аутист. Папа говорит — в семье не без… ну, понимаешь.
Хлопая крыльями, пролетел огромный попугай с ярко-синими перьями и желтым ободком вокруг глаз. Он сел на ветку дерева, которое росло прямо из стены и склонил голову набок, внимательно меня рассматривая.
— Его звать Ара, — сказала Аня, посмеиваясь над моей оторопью. — А внизу бассейн, но сегодня нас туда не пустят. Туда можно скатиться по водной горке прямо из детской и сразу глубоко, метров десять. Ты плаваешь хорошо? Папа говорит — в нашей семье все как рыбы, это в крови…
— А чье это все? — спросил я, наблюдая, как по горке с визгом проносится девочка в полосатых носках. — Мы-то гости, а чья детская?
— Наша, — сказала Аня. — И твоя тоже. Для всей семьи. Дед Егор специально все сделал, чтобы весело было. Он детей любит…
Я поверить не мог, что мама с папой меня до сих пор не привозили в это восхитительное место. Я уже обожал деда Егора и хотел приезжать к нему в гости хоть каждый день, особенно в бассейн.
