Писатель X*** рассказывает: Недалеко от внутренней гавани в Копенгагене есть улица, которая называется Вестерволь, — новый пустынный бульвар. Домов там мало, фонарей тоже, и прохожих почти не бывает. Даже сейчас, летом, редко кто вздумает по ней прогуляться.
Так вот! Вчера вечером со мной на этой улице произошло нечто.
Я успел пройтись несколько раз по бульвару, когда увидел, что навстречу мне идёт дама. Кроме нас, не видать никого. Фонари зажжены, но всё-таки довольно темно, и я не могу разглядеть её лица. Должно быть, обычное дитя ночи, подумал я и прошёл мимо неё.
В конце бульвара поворачиваю обратно, повернула и дама, мы встречаемся опять. Я подумал: она ждёт кого-нибудь, посмотрим — кого. И ещё раз прохожу мимо неё.
Когда мы поравнялись в третий раз, я приподнял шляпу и заговорил с ней.
Добрый вечер! Не ждёт ли она здесь кого-нибудь?
Она вздрогнула. Нет… Да, ждёт.
А нельзя ли мне составить ей компанию, пока придёт тот, кого она ждёт?
Да, можно, она не против. Она поблагодарила меня. Впрочем, она никого не ждёт, она просто гуляет, здесь так тихо.
Мы медленно пошли рядом и начали говорить о посторонних вещах, я предложил ей руку.
— Ах, нет, — отвечала она и покачала головой.
Идти так было не слишком весело, разглядеть её я не мог из-за темноты. Я зажёг спичку и посмотрел на часы, поднял спичку повыше и осветил её.
— Половина десятого, — сказал я.
Она вздрогнула, точно ей стало холодно. Я воспользовался случаем, спросил:
— Вы озябли, может быть, хотите зайти куда-нибудь, что-нибудь выпить? В «Тиволи»[1]? В «Националь»[2]?
— Нет, мне сейчас никуда нельзя, как вы видите, — отвечала она.
И только тогда я заметил, что она была в длинной траурной вуали.
Я извинился, сославшись на темноту. И то, как она приняла моё извинение, сразу убедило меня, что это была не обыкновенная ночная женщина.
— Возьмите меня под руку, — сказал я опять. — Вам будет теплее.
Она взяла меня под руку.
Мы несколько раз прошлись взад и вперёд. Она просила меня опять взглянуть на часы.
— Десять часов, — сказал я. — Где вы живёте?
— На Старой Королевской улице.
Я остановил её.
— Можно мне проводить вас до дому? — спросил я.
— Нет, это нельзя, — отвечала она. — Нет, нельзя… Вы живёте на Бредгаде?
— Откуда вы знаете? — спросил я удивлённо.
— Я знаю, кто вы, — отвечала она.
Молчание. Мы идём под руку, сворачиваем в освещённые улицы. Она шла быстро, длинная вуаль развевалась. Она сказала:
— Пойдёмте побыстрее.
У подъезда на Старой Королевской улице она повернулась ко мне, как будто хотела поблагодарить за то, что я проводил её. Я открыл ей дверь, она медленно вошла. Я слегка придержал дверь плечом и вошёл за ней. Она схватила меня за руку. Мы не сказали ни слова.
Мы поднялись по лестнице и остановились на третьем этаже. Она сама открыла входную дверь, открыла ещё одну дверь, взяла меня за руку и ввела внутрь. Мы вошли в комнату; слышно, как на стене тикают часы. Дама остановилась на мгновение у двери, вдруг обвила меня руками и горячо и трепетно поцеловала в губы. Прямо в губы.
— Сядьте, — сказала она. — Вот софа. Я зажгу свет.
И зажгла.
Я смущённо и с любопытством оглядывался. Это была большая, очень красиво обставленная гостиная; в открытые двери виднелись и другие комнаты. Я не мог понять, что за существо та, с которой я так странно познакомился. Я сказал:
— Как здесь красиво! Вы живёте здесь?
— Да, это мой дом, — отвечала она.
— Ваш дом? Вы здесь живёте с родителями?
Она засмеялась и ответила:
— Нет, нет. Я старая замужняя дама. Сейчас увидите. Она сняла пальто и вуаль.
— Ну, смотрите! — сказала она и опять с неудержимой страстью обняла меня.
Ей было двадцать два — двадцать три года; на правой руке она носила обручальное кольцо и, пожалуй, в самом деле была замужней дамой. Красивая? Нет, слишком много веснушек и почти нет бровей. |Но всё её существо дышало волнующей жизнью, и рот её был удивительно прекрасен.
Я хотел спросить, как её зовут, где её муж, если он у неё есть; хотел узнать, в чьём я доме; но она крепко прижалась ко мне, едва я открыл рот, и запретила проявлять любопытство.
— Меня зовут Эллен, — сказала она. — Хотите чего-нибудь? Ничего, я могу позвонить. Только вы должны уйти на время туда, в спальню.
Я вошёл в спальню. Лампа из гостиной слабо освещала её, я увидел две кровати. Эллен позвонила и велела принести вина; я слышал, как горничная поставила вино и вышла. Через минуту Эллен вошла в спальню, остановилась у двери. Я шагнул к ней, она слегка вскрикнула и в тот же миг пошла мне навстречу…
Это было вчера вечером…
Что случилось дальше? Потерпи, случилось ещё многое!
Когда я проснулся утром, начинало светать. Дневной свет проникал по обе стороны шторы. Эллен тоже проснулась, она утомлённо вздохнула и улыбнулась мне. Её руки были белые и словно бархатные, грудь — такая высокая. Я ей шептал что-то, но она зажала мне рот губами с немой нежностью. Светало всё больше и больше.
Через два часа я был уже на ногах. Эллен тоже встала, возилась со своей одеждой, надела ботинки. И тут я переживаю то, что до сих пор пронизывает меня ужасом, как страшный сон. Эллен идёт за чем-то в соседнюю комнату, и в тот момент, когда она открывает дверь, я оборачиваюсь и взглядываю туда. Холодом веет от открытых окон, и среди комнаты, на длинном столе, лежит мертвец. Мертвец в гробу, в белом одеянии, с седой бородой. Худые колени торчат под покровом, точно яростно сжатые кулаки, а лицо жёлтое и ужасное. Я вижу всё это в ярком дневном свете. Я отворачиваюсь и не говорю ни слова.
