Станислав Соловьёв
Годовщина
Коэн пощупал рукою водопроводный кран. Он это делал уже сотый раз, наверное. Кран на ощупь оказался сухим и неприятно теплым. Он издавал булькающие звуки, напоминающие то ли кашель тяжело больного, то ли невнятную ругань. Воды не было вторые сутки. Пить хотелось страшно, и Коэн, пребывающий в некотором помрачении, высунул язык и стал жадно лизать кран — то отверстие, откуда когда-то капала живительная влага. Кран оказался не менее шершавым, нежели его опухший от жажды язык. Во рту отдалось металлическим привкусом. Он поперхнулся. Закашлялся.
Коэн очнулся и обвел мутным взглядом комнату. Все, как и раньше. Конечно же, электричества, газа, связи не было. Естественно то, что они отключили его квартиру от всего, чего можно. Человек, попавший в список ЛБО — "лиц представляющих биологическую опасность" — автоматически терял все преимущества цивилизации. Хорошо хоть, что он смог попасть в квартиру. Видимо, у них что-то с системой допуска забарахлило. Ключ оказался валидным, и Коэн к своему большому удивлению смог попасть к себе домой. Если бы не это, его бы уже взяли. Где угодно — на улице, в парке, в метро, в любом кафе, на вокзале, на выезде из города. Его голопортрет красовался в ряду прочих ЛБО на каждом углу. Коэн вчера (да, это было всего лишь вчера!) попытался выехать из столицы на попутной машине — на "дальнобойщике". Слава богу, в последний момент догадался просмотреть уличный головизор. Было уже темно. Несколько человек, одним из которых был неопрятный пожилой мужчина, громко сморкающийся в платок, стояли вокруг этого самого головизора. Передавали последнюю сводку новостей. Они ужесточили контроль на всех дорогах. В связи с предстоящим праздником — годовщиной Очистительной Революции. Теперь добавлены новые посты активистов. Вся МБЗ — "милиция биологической защиты" — в полной боевой готовности. Из города не уехать. В лучшем случае, его просто пристрелили бы на месте. Как всякого ЛБО, прущего на рожон…
Где-то за окном выла сирена. Час назад Коэн слышал глухие хлопки — выстрелы. В соседнем квартале, наверное, зачистка от ЛБО. Коэн в окно не выглядывал — верная смерть. Сидел на полу, поджав ноги, и пытался что-то придумать.
Придумывать ничего не удавалось. Дурак. Зачем он убил этих активистов? Что стряслось с его мозгами? Или это из-за духоты, воняющей бензином, углекислым газом, химикатами?.. Перед глазами Коэна до сих пор стояла картина случившегося. Центральный супермаркет. Два тридцать. Коэн идет по торговым рядам: купить еды, питьевой воды, кое-какие мелочи. Он собирается махнуть на Северные фермы — переждать это страшное время. Без друзей, без знакомых, без работы, без средств к существованию. Может, удастся устроиться к какому-нибудь фермеру работником. Или отсидеться в заброшенной ферме — сейчас их на Севере сотни пустуют. Третий год неурожаев. Третий год отчаяния. Третий год надежды…
Коэн, уже упаковавший свою сумку до верху (он истратил почти все оставшиеся у него деньги), идет к кассе. И вдруг видит, как двое активистов — а это, несомненно, были активисты Движения за биологическую защиту народа, ведь на их белоснежных блузках имелся значок "Шестого Сентября" — зеленый треугольник, вписанный в круг, — так вот, они схватили какого-то ротозея и потащили к выходу. Кто-то закричал "Перекрашенный!". Та толстая, тестообразная тетка, что набрала десяток пакетов с фруктовыми концентратами, прошипела над ухом Коэна: "Сволочь рыжая! Недочеловек проклятый!" Несчастный пытался что-то доказать активистам, что-то объяснить, оправдаться, — из-за голов зевак Коэн не увидел, какого собственно цвета его волосы. Активист, тот, что помоложе, ткнул кулаком прямо в лицо задержанному, и тот вдруг заверещал — как-то по-собачьи, с присвистом. Его лицо, залитое красным, на миг поднялось над головами зевак и тут же пропало. Какой-то молодой ублюдок из очереди издевательски заулюлюкал. Коэн отчетливо увидел: задержанный — совсем неизвестный ему субъект в рабочем комбинезоне — обладал светло-коричневой шевелюрой. С рыжим отливом. Это врезалось ему в глаза.
Коэн не помнил, как он очутился у выхода. Как он, не обращая внимания на крики продавцов и покупателей, потащился со своей дурацкой сумкой из супермаркета — вслед за активистами. А потом — как стоял за углом, около заплеванных мусорных баков, и смотрел, как двое мужиков в белоснежных блузах избивали ногами человека с рыжеватыми волосами. Рыжеватый хрипел и перебирал полусогнутыми ногами по асфальту — больше всего он напоминал то насекомое, которые благополучно вымерло еще года три назад. Лицо несчастного походило на растрескавшуюся маску из красного гипса. И уже было не понять, какого цвета его волосы — все пропиталось кровью: рубашка, комбинезон, руки, голова. Один из активистов, угловатый тип с короткой стрижкой, обернулся и, увидев Коэна, небрежно что-то пробурчал неприязненное. Мол, отвали, пока цел.
Почему Коэн осторожно поставил сумку около мусорного бака, прямо во фруктовые ошметья вперемешку с окурками? Почему вытащил из куртки контрабандный "геррет" — оружие, запрещенное для всякого, если ты не активист или милиционер? Почему выстрелил аккурат сначала в голову того, что был выше, затем — в спину второго активиста? Почему подошел к еще копошащемуся второму и выстрелил ему в рот? Почему не глядя прикончил несчастного "рыжего" — просто стрелял в то место, где он тихо поскуливал?.. Да тому все равно было не жить. Его бы забили активисты. Или забрали в участок МБЗ. А там, в "карантинную камеру".
