Знаменательными и тревожными событиями был отмечен 1989 год от Рождества Христова. Первым, самым важным, был, конечно, этот массовый психоз, этот шабаш хаоса, официально именовавшийся Двухсотлетием конституции Соединенных Штатов. Вторым было долгожданное возвращение Первой экспедиции на Марс и ее ужасный конец. Третьим — трагедия прославленного пернатого хищника — Белоголового Орла, национальной эмблемы США.
И наконец — правда, для всех, кроме меня, это событие было наименее значительным — именно в 1989 году я решил вернуться на планету Земля после десяти долгих, холодных лет, проведенных на синхронном спутнике, где я вел научные исследования.
Моя миссия была выполнена. Ведь подлинная цель моего бегства в небеса состояла вовсе не в том, чтобы принести себя в жертву науке и прогрессу. Истинная причина была глубоко личной.
Чтобы придти в себя, мне понадобилось больше времени, чем я рассчитывал. Рана, нанесенная мне, была слишком глубока. Для молодого преподавателя орнитологии с честно заработанной первой научной степенью я был необыкновенно глуп и доверчив. А Нора была стерва, — я это замечал и раньше. И когда она, ничего не объяснив, так жестоко бросила меня, я счел за лучшее навсегда покинуть мир.
Но вот наступил день, когда я почувствовал, что мне уже все равно. В тот день я и решил вновь погрузиться в лихорадочную атмосферу Земли. И это была моя самая большая в жизни ошибка. Как только меня окутало тяжелое, серое воздушное одеяло, мое звездное настроение погасло, как догоревший бенгальский огонь. Сама атмосфера планеты была словно пропитана эссенцией всех моих прежних земных горестей — горестей, с которыми я надеялся расстаться, вознесясь в небо. Все они ждали меня здесь, на Земле, ждали, чтобы снова опутать и поглотить меня, как только я вернусь.
Едва я вышел из стратолайнера, как земля и небо заплясали вокруг. Ноги мои не выдерживали непривычной тяжести, воздух давил со всех сторон. Я вцепился в поручни трапа, охваченный внезапным желанием снова и уже навеки вернуться на свой спутник. Но возврата не было…
По летному полю во все стороны струились нескончаемые потоки людей, но никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Через некоторое время я почувствовал досаду, а потом так разозлился, что почти забыл о своих душевных муках. Ведь это я. Заслуженный Космонавт (так было написано в Послании Президента), поставивший мировой рекорд пребывания в космосе, — и никто даже не остановится на меня поглазеть! Где оркестр? Где торжественная встреча?
Я стоял на летном поле, покачиваясь от собственного веса. А шум! Звуковые удары от, взлетавших стратолайнеров, один за другим накатывавшиеся на меня, сливались в один сплошной оглушающий рев. У меня тут же заболели уши. Ощущение было такое, будто меня лупили по голове чем-то тяжелым. И среди этого шума донеслось:
— Фитц! Фитц!
Я растерянно огляделся.
Над бетонным полем откуда-то появился скиммер на воздушной подушке — он петлял среди толпы, люди шарахались от него в стороны, как куры. Скиммер опустился, из него выскочила знакомая фигура и устремилась ко мне.
— Эй! — услышал я. — Погоди, не падай — я иду!
Джо! Круглолицый, взъерошенный Джо, который когда-то провожал меня, теперь пришел меня встретить. Ему была поручена связь со мной — он занимал пост заместителя помощника заместителя специального уполномоченного по космической связи и преданно служил мне, занимаясь моими земными делами. Это был лучший приятель в мире.
Джо остался точно таким же, каким я его помнил: бритая голова со скромным клоком волос, свисающим на лоб, рыжая рубашка с открытым воротом, широкая улыбка.
— Батюшки! — завопил он. — Не очень-то ты поправился на собственной стряпне! А что это белое у тебя в волосах?
— Звездная пыль, — отвечал я, пытаясь шагнуть ему навстречу непослушными ногами, как будто увязшими в густой патоке. — А в темноте у меня вокруг головы еще и ореол светится.
— Да и сгорбился что-то, — Джо вцепился в мою руку.
— Знаешь, там ведь тесновато. Все десять лет только и дела, как бы не удариться головой о какую-нибудь распорку.
— Ничего, выпрямишься. Сразу, как только начнешь разглядывать новые здания. — Джо нагнулся и взял мой чемодан. — Я назначен к тебе гидом-опекуном, пока ты тут не освоишься. Не спрашивай, как мне это удалось! У меня тут завелось знакомство с ЭВМ-91, а она запанибрата с самим Главным Компьютером — каждое воскресенье играет с ним в винтики и болтики.
Он пнул ногой столбик у выхода с летного поля. Немедленно раздались звуки духового оркестра.
— Эта штука должна была включиться в первый же момент, как только ты ступил на твердую землю, — виновато усмехнулся Джо. — Наверное, что-то заело. Ну что ж, добро пожаловать домой!
Он хлопнул меня по плечу, мои ослабевшие ноги не выдержали, и я сел на землю. Он кинулся меня поднимать.
— Извини! — прокричал он.
— Ничего! — закричал я в ответ. — А куда это меня привезли?
— Да ведь ты отсюда улетал, разве не помнишь? С тех пор тут только кое-что усовершенствовали.
Нас окружала необозримая бетонная пустыня; там и сям над ней торчали какие-то долговязые зеленые зонтики. Десять лет назад — я это прекрасно помнил! — взлетную дорожку окаймляла зеленая травка, а на краю летного поля стояло несколько приземистых старых дубов, где гнездились птицы.
