Год последнего орла - [5]
Выйдя из магазина, я взглянул на Джо. Тот по-прежнему молчал.
— А где твои затычки? — заорал я, пытаясь перекричать очередной звуковой удар.
— Они мне теперь не так уж нужны. Обрати внимание: их носят далеко не все. Только те, кто не утратил остроты слуха.
— Но ведь это значит, что ты глохнешь!
Джо обиженно кашлянул.
— Так говорить у нас не принято. По врачебной номенклатуре это называется «аккомодацией органов чувств». Человеческие уши — атавизм, они хороши только для пещерных людей. Излишняя острота слуха сейчас никому не нужна.
— Все ясно: ты читаешь по губам, — безжалостно заявил я. — То-то я вижу, что глаз с меня не сводишь. Словно у меня подбородок в яичнице.
— Все читают по губам, — резко возразил Джо. — Теперь этому в школе учат. А кто не выучился в детстве, ходит на вечерние курсы. Ну скажи мне только честно — зачем нам нужны эти пещерные уши? Притупленный слух гораздо лучше! Во-первых, он спасает от помешательства. Во-вторых, я могу пойти на вечеринку, где полным-полно народу, и понимать все, что говорит мой собеседник. Держу пари — ты так не можешь!
Я подумал, что тут он, пожалуй, прав.
— Теперь смотри, куда я поведу тебя завтракать. В самое что ни есть лучшее место в городе!
Мы свернули в первый же переулок и через некоторое время оказались перед сводчатой нишей, из которой куда-то вниз вела лестница. Мы спустились по ней и попали в роскошный салон. Вдоль стен стояли небольшие столики, мягко освещенные оранжевыми лампами. Красные бархатные скатерти, покрытые прозрачной клеенкой, напомнили мне о старинных уличных кафе в Гааге, где я много лет назад побывал с матерью. Стены кафе были покрыты яркими современными фресками, а пол — толстым зеленым ковром, похожим на дерн. Ни один уличный звук не нарушал здесь благословенной тишины. В зале было человек двадцать, они тихо переговаривались между собой и не спеша ели — по прекрасному старинному обычаю вилками.
Мы уселись за столик. Джо поколдовал над панелью с кнопками, раздался негромкий щелчок, и в стене бесшумно отворилась дверца. Там стоял наш завтрак. Конечно, ароматные, шипящие сосиски были только приправлены мясом. Но разве это так уж важно? Этот недостаток с лихвой восполнял глутамат натрия. Яйца — первые яйца, которые я увидел за десять долгих лет, — тоже были ароматизированы, но к этому я привык еще раньше. Еще мой отец говорил, что запах у яиц пропал со времен второй мировой войны — с тех пор, как кур стали выращивать в инкубаторах, — так что деревенских яиц мне отведать не довелось. А теперь передо мной красовалась яичница с зелеными листиками петрушки на желтках — она еще источала жар и была приготовлена из самых натуральных яиц. Просто пища богов!
— Не знаю, чего тебе больше захочется — пирога с клубничным вареньем или оладьев. Я заказал и то и другое, — сказал Джо, облизываясь. — Между прочим, я заказывал на твою карточку: она вдвое больше моей. Может быть, хочешь меду, старина? Эрзац, но неплохой.
Раньше, на спутнике, я временами начинал побаиваться, не атрофируются ли у меня вкусовые сосочки на языке. Но тут я понял, что мои страхи были напрасны.
— А где твой кислородный ранец? — спросил Джо.
— А что, я его обязан носить?
— Вообще-то нет. Но лучше делать, как все. Я вижу, ты вообще пока не очень приспособился. Уж очень многое тебе не нравится. Смотри, привыкай поскорее.
— Зачем? — зло спросил я.
— Как зачем? Иначе тебя поставят на фобоучет.
Все удовольствие от завтрака было испорчено. Мне словно сунули за шиворот сосульку.
— А что это за фобоучет?
— На эту тему мне с тобой говорить не велено. — Джо опустил глаза.
— Но ты уже начал.
— Ну, ладно, — со вздохом согласился Джо. — Будем говорить начистоту. Я сам фоб.
— Так что же это такое? Что, у тебя припадки бывают?
Он обиженно взглянул на меня.
— Восемьдесят процентов американцев — точнее, восемьдесят один и две десятых процента. Ничего постыдного в этом нет. Разных фобий сейчас сотни две. Собакофобия, кошкофобия, наукофобия, клаустрофобия, дверефобия, агорафобия…
— А можно узнать, какая у тебя?
— Погоди, дай кончить. Экскрефобия, планктонофобия, огнефобия, сексофобия, амбулафобия, рыбофобия…
— Я уже все понял!
— Так вот, из-за всех этих фобий пришлось организовать Институт фобофобической панофобии. Ты идешь туда, тебя обследуют, назначают лечение и ставят на фобоучет. То есть дают испытательный срок.
— Ясно. Но скажи на милость, старина, у тебя-то какая фобия? усмехнулся я. Джо покраснел, но взял себя в руки.
— У меня очень хитрая фобия, такая бывает только у интеллигентов. У меня фобофобия.
На его лице было написано глубокое страдание.
— Большей частью человек начинает с какой-то одной крохотной фобии, а потом понемногу превращается в панофоба — всего боится. Это общая тенденция. А вот фобофобы боятся не чего-нибудь определенного — они выше этого. Самая высшая форма фобии — боязнь боязни, это совершенно абстрактное понятие. Не каждому такое дается.
И тут я заметил, что вилка дрожит в его руке. Вид у него был жалкий. Он поднял голову — в глазах у него стояли слезы. Это было так не похоже на Джо…
— Давление среды, — пробормотал он. — Люди сигают из окон по десять человек в день. На всех новых зданиях пришлось над первым этажом ставить предохранительные сети для самоубийц.
По стечению самых банальных обстоятельств, вирус обычной простуды оказался скрещенным с собачьей и человеческой ДНК, а также с особой прошивкой – компьютерным глюком. В результате образовывается новый вид компьютерно-животного вируса, от которого глючит не компьютеры, а зависающих в Интернете людей. Интернет-гуру Артем случайно оказался источником нового вируса, и он же стал единственной надеждой на спасение особачивающегося человечества. Артем способен на многое. Но сможет ли он победить в себе собаку? Вопрос человеческой или собачьей жизни: либо Артем, либо соб@чий глюк.
В недалёком будущем на фоне глобальных мировых проблем человечество сумело объединиться ради выживания. Построенное на этом новое информационно свободное общество позволило, наконец, всерьёз заняться освоением космоса. Вскоре мы наткнулись на инопланетное сооружение, которое посчитали по началу сломанной машиной времени. Но это только одна функция. И я распробовала её, но и не только. Попала в далёкое будущее, чуть не была убита, но выжила. К сожалению, в этом будущем ждут одни потрясения. Люди стали повсеместно меняться телами.
Фантастическая повесть о 3-х пересекающихся мирах. Основное действие разворачивается в 80-х годах двадцатого столетия, 2010-х 21 века и в недалеком будущем. Содержит нецензурную брань.
Реальности больше нет. Есть СПЕЙС – альфа и омега мира будущего. Достаточно надеть специальный шлем – и в твоей голове возникает виртуальная жизнь. Здесь ты можешь испытать любые эмоции: радость, восторг, счастье… Или страх. Боль. И даже смерть. Все эти чувства «выкачивают» из живых людей и продают на черном рынке СПЕЙСа богатеньким любителям острых ощущений. Тео даже не догадывался, что его мать Элла была одной из тех, кто начал борьбу с незаконным бизнесом «нефильтрованных эмоций». И теперь женщина в руках киберпреступников.
Четвертый текст из цикла «Будущее». «Вот-вот наступит счастье» является продолжением романа «Наивный наблюдатель». Зимин принимает участие в эксперименте с ложной памятью. Он попадает в странный город, где запрещены занятия наукой. Населению обещают практическое бессмертие. Не всем это нравится. Зимин привык относиться к любым абсурдным обещаниям с иронией. Но вдруг становится сторонником нового эволюционного скачка. Более того, получает важный пост в организации, напоминающей по функциям инквизицию.
Извержение Йеллоустоунского вулкана не оставило живого места на Земле. Спаслись немногие. Часть людей в космосе, организовав космические города, и часть в пещерах Евразии. А незадолго до природного катаклизма мир был потрясен книгой писательницы Адимы «Спасителя не будет», в которой она рушит религиозные догмы и призывает людей взять ответственность за свою жизнь, а не надеяться на спасителя. Во время извержения вулкана Адима успевает попасть на корабль и подняться в космос. Чтобы выжить в новой среде, людям было необходимо отказаться от старых семейных традиций и религий.