Снег почти весь сошел, косогоры, обращенные к солнцу, покрылись нежной зеленью, на деревьях начали, распускаться почки. Но неожиданно подул северный ветер, ясное небо заволокло тучами. Оказывается, злая зима еще не отступила. Таков уж у нас апрель! И в этом, 1944 году, в начале месяца, как всегда, наступила оттепель, зажурчали ручьи, забурлила вода в речках, с юга потянули стаи перелетных птиц. Весна была в полном разгаре, но в середине второй недели погода изменилась: резко похолодало, мелкий дождичек сменился мокрым снегом. Уныло стало вокруг. Замолкли скворцы, тревожно закричали работяги-грачи.
Но людям нельзя было предаваться унынию: шла война… Враг был еще силен и, хотя отступал, все еще огрызался, не собирался сдаваться. Надо было загнать фашистского зверя в его логово и там добить.
…Большой прифронтовой город. Раннее утро. На улицах полно народу: одни возвращаются с ночной смены, другие спешат на работу. К железнодорожному вокзалу тянется колонна новобранцев. В строю много юношей. Это молодые рабочие, всего год-два назад окончившие ремесленное училище. Рядом с ними шагают мужчины постарше. Фронтовая жизнь для них не новость: многие из них уже были ранены и сейчас, после выздоровления, возвращались в армию. Рядом с колонной семенят женщины. Многие плачут, не вытирая слез. Это матери, сестры, жены и невесты новобранцев.
Издали доносится гул моторов. Люди останавливаются, поднимают головы и с тревогой всматриваются в небо. Но воздушная тревога не объявляется: должно быть, наши воздушные патрули отогнали вражеские самолеты.
В пригородном лесу на высоком берегу Днепра стоят двухэтажный особняк. До войны в нем был дом отдыха местного авиамоторного завода, во время оккупации немцы использовали его для размещения офицерского резерва. Теперь здесь отделы и службы Штаба партизанского движения. Отсюда тянутся невидимые нити, связывающие штаб с партизанскими отрядами, действующими в глубоком тылу немецких войск. Тут собирают и обрабатывают данные о противнике, составляют сводки, разрабатывают рекомендации для будущих боевых действий партизанских отрядов и их соединений, отправляют транспортные самолеты с оружием и боеприпасами через линию фронта.
В полдень к колоннаде особняка, когда-то белой, а теперь в целях маскировки выкрашенной в серо-зеленый цвет, подкатил маленький юркий «виллис» и остановился возле самой лестницы. Рядом с шофером сидел молодой офицер — стройный мужчина среднего роста, широкоплечий, крепкий, как большинство кадровых военных. Таким мужчинам очень идет военная форма, — по всему было видно, молодой офицер знал об этом, ибо носил ее не только с явным удовольствием, но и с заметным удальством: каракулевая папаха лихо заломлена, а пуговицы на драповой шинели блестели так, будто были не из обыкновенной желтой меди, а из настоящего червонного золота.
Дежурный офицер хорошо знал его в лицо, поэтому пропуск проверил только формально.
— Товарищ полковник! — обратился он к нему. — Мне приказано передать вам, чтобы вы явились не к инструктору, а прямо к начальнику отдела.
— К генерал-лейтенанту Барсукову?
— Так точно, товарищ полковник! — щелкнул каблуками дежурный.
Молодой полковник снял шинель и папаху, передал их гардеробщице, перед зеркалом поправил прическу, проверил заправку. Дежурный стоял неподвижно, глядя как завороженный на его грудь, обвешанную орденами и медалями. «Везет же людям, — с завистью подумал он. — Годами моложе меня, а обогнал по всем статьям. Он и полковник, и Герой Советского Союза, и кавалер нескольких боевых орденов. Я же как был капитаном, так, должно быть, и останусь до конца жизни…»
Тем временем полковник поднялся на второй этаж, по красной ковровой дорожке прошел до конца коридора, повернул направо, подошел к двери с табличкой: «С. В. Барсуков», некоторое время постоял в задумчивости и тихо постучал.
— Войдите! — послышался ответ.
В просторном кабинете генерал был один. Сидел он за огромным дубовым письменным столом и что-то отмечал на топографической карте. Обычно он встречал подчиненных вежливо, даже дружелюбно, но панибратства не допускал, сам всегда строго соблюдал требования устава и другим не позволял нарушать их. Однако на сей раз он нарушил эту привычку — при виде вошедшего сразу вышел из-за стола и, даже не дав полковнику сказать слова, заключил его в объятия. Некоторое время они стояли так молча. Потом генерал положил руки на плечи полковника, внимательно посмотрел ему в лицо. Только после этого заговорил взволнованно:
— Здравствуй, друг мой! Гляжу я на тебя, и душа радуется: ты нисколько не изменился за эти годы. Такой же сильный и бодрый, такой же молодой. Уж не открыл ли ты секрет сохранения молодости?
— Никакого секрета, товарищ генерал, — улыбнулся полковник. — Вы просто ~не заметили морщин. Они появляются на лице, когда у меня неприятности, а встреча с вами, в этом я уверен, не может испортить мне на строение.
— Садись, дорогой, рассказывай, — предложил генерал, указывая на мягкое кресло, и сам занял прежнее место за письменным столом. — Как живешь, как себя чувствуешь? Как дела?
