В истинно английской гостиной на Клиффорд-стрит в Лондоне, в районе Мейфэр, леди Поппи Смит-Барнс, дочь вдовствующего графа Дерби, выронила газету из рук.
— Он здесь, — объявила она тетушке Шарлотте, — Сергей в Англии.
Поппи уже смирилась с мыслью, что останется старой девой. В конце концов, она принадлежит к высшему обществу, а это само по себе ценно. Но теперь… все переменилось в один момент.
Ее принц явился.
Тетя Шарлотта, такая крошечная в слишком просторном для нее платье, оставила свое вязанье.
— Ты уверена? — спросила она.
Поппи подняла газету и поднесла ее к самому носу тетушки.
— Он и его сестра везут с собой последний портрет своего дяди и впервые намерены выставить его на обозрение публики именно в Лондоне.
— Ох, Поппи! — Голубые глаза тети Шарлотты озорно сверкнули за стеклами очков, а ее напудренный парик немного сполз набок, когда она тряхнула головой. — Ведь это единственный мужчина в мире, которому удастся убедить тебя покинуть Клуб Старых Дев.
— Что верно, то верно, — согласилась Поппи и, быстро подойдя к окну, выглянула из него в надежде, что все вдруг изменилось. Однако день был обычным, похожим на все прочие. Тем не менее Поппи нашла его восхитительным.
Сергей был замечательным мальчиком, а теперь стал замечательным мужчиной — и вот он здесь.
Поппи обратилась к тетушке:
— Как вы думаете, он помнит меня? Ведь прошло шесть долгих лет. Мне было всего пятнадцать. Мы встречались неделю. Кажется, целая жизнь прошла с тех пор.
— Разве он мог забыть тебя?
Поппи пожала плечами:
— Чего только с ним не было! Он путешествовал, служил в войсках. Я даже читала о нем в газетах, выискивая любые сведения о нем. Боюсь, что если он увидит меня на балу, то пройдет мимо.
Тетя Шарлотта возразила со смехом:
— Никто не пройдёт мимо тебя, дорогая! Стоит только глянуть на твои золотые волосы и дерзкое личико.
— Тетя! — Поппи покраснела. — Нашли время напомнить мне, что я не из послушных!
Тетя Шарлотта снова принялась за свое вязание с самым невозмутимым видом.
— Эверсли переживет отказ, да и ты тоже. Нельзя сказать, что тебе впервые в жизни приходится с этим сталкиваться.
Эверсли собирался приехать примерно через час, и его предложение руки и сердца стало бы двенадцатым в числе тех, какие Поппи отклонила с тех пор, как три года назад начала выезжать в свет. Два из этих предложений, вполне предсказуемые, были сделаны во время фейерверков в Воксхолле. Два следующих — в аллее для верховой езды Роттенроу в Гайд-парке. Причем оба в то время, когда она находилась в седле очередной послушной кобылки, ибо папа не позволял дочери ездить на слишком резвых лошадях. Еще одно предложение она получила в Британском музее в одиннадцать часов утра на фоне изображения кита, пускающего фонтан. Следующее за ним прозвучало возле одного из буфетов, торгующих так называемыми венецианскими завтраками, сразу после того, как Поппи положила себе на тарелку нарезанные треугольниками кусочки лимонного торта. И прозвучало не наедине, а в присутствии нескольких членов довольно чопорной компании. Два она выслушала у себя в гостиной за чашкой чуть теплого чая, остывшего главным образом потому, что оба претендента слишком долго и подробно рассказывали о себе до того, как перейти к сути дела. И наконец, одно имело место в галантерее, куда она зашла купить пуговицы для любимой охотничьей куртки папы.
Два барона, один баронет, три виконта, четыре графа, одному из последних только-только исполнилось девять лет, и один маркиз добивались ее руки. У двоих были очень уж большие уши. У четверых слишком маленькие глаза. От троих сильно пахло бренди, а с одного свалились бриджи, когда он угодил в фонтан. Нашелся и претендент, у которого отсутствовали передние зубы, и это не был мальчик.
«Будь спокойна, — сказала она себе. — У тебя сейчас есть более чем серьезная причина сказать Эверсли нет».
Едва стрелки часов приблизились к тому времени, когда вот-вот должен был появиться Эверсли, тетя Шарлотта поцеловала племянницу в щеку и вышла из комнаты. Поппи сидела в ожидании еще двадцать мучительных минут. Наконец до нее донесся стук в парадную дверь дома, и она сунула газету под подушку. Кеттл, старший дворецкий графа, приветствовал визитера в своей обычной сдержанной манере.
Поппи встала.
Потом снова села.
И снова встала.
Наконец граф — настоящий Адонис! — вошел в комнату. Сияющие голубые глаза, золотые кудри, высокий лоб, а плечи такие широкие, что Поппи почувствовала слабость в коленках.
— Вы одна?..
Глаза у Эверсли потеплели. Он питал к ней искреннюю привязанность, да и Поппи привязалась к нему. Однако она не могла думать о нем иначе как о друге. Собственно говоря, так случалось и со всеми другими ее поклонниками.
Благодаря Сергею.
— Да, — ответила Поппи, нервно сглотнув. — Что верно, то верно, я в одиночестве.
Обоим было ясно, что это значит. Отсутствие рядом с ней отца или тети Шарлотты избавляло ее от неусыпной опеки. Но с другой стороны, только обрученная или замужняя женщина могла находиться в комнате наедине с мужчиной.
Но ведь она не совсем одна, не так ли? С ней ее мать — такая спокойная, разумная. Она улыбается дочери с портрета, свадебные кольца сверкают на тонких белых пальцах. Волосы у нее так же отливают медью, как волнистые локоны самой Поппи; и глаза такие же изумрудно-зеленые.
