Гель-Грин, центр земли

Посвящается Рэю

Никки Каллен

Гель-Грин,

центр земли

С-Петербург

«КОМИЛЬФО»

2010

«Гель-Грин, центр земли» — это долгожданный цикл рассказов, в котором девушка-загадка Никки Каллен делится с читателями новой порцией сочной и ароматной, как апельсин, прозы.

Гель-Грин — это тысячи километров от дома; это место, полное открытий и запахов; «Гель-Грин… — будто это имя Бога». «Гель-Грин, центр земли» — это четыре абсолютно непохожие друг на друга истории, которые перенесут Вас в далёкий и сказочный город на берегу бухты Анива, где живут обычные люди с необыкновенно красивыми именами: Свет, Цвет, Лютеция, Река, Анри-Поль — герои, в которых нельзя не влюбиться. Настоящие, живые и такие неземные.

Мастерски сочетая простоту и богатство мысли, используя особое композиционное построение и нестандартную форму изложения, Никки создает свой неповторимый мир — рассказы-настроения с волшебной атмосферой. Рассказы, которые нельзя забыть, которые ворвутся в вашу жизнь, — и кто знает, возможно, через несколько лет на карте появится новый, невыдуманный, город-порт… Гель-Грин.

Книга адресована широкому кругу мечтателей.

Посвящается Рэю

ВОСПОМИНАНИЯ О КОРАБЛЯХ

Когда Стефану ван Марвесу исполнилось пятнадцать, в ясный, как синий цвет, осенний день у него родился первый сын — от его одноклассницы Капельки Рафаэль, которой всё еще было четырнадцать. За восемь месяцев до этого дня был собран семейный совет: папа, мама, дядя, который так и не женился, и старший брат Стефана — Эдвард, который собирался жениться через полгода на девушке с глазами цвета ранних яблок; у папы — сеть гостиниц по стране; в общем, хорошая партия; теперь же, из-за этого маленького мальчика с одиноким узким семейным лицом, будто он думает о древнем Риме, могло расстроиться всё — скандал, да и только; подали кофе: папе венский — со сливками и сахаром, маме — глясе, дяде — черный, по-турецки, в крошечной чашечке; а брат не пил кофе, из-за погоды и мигрени. Стефану даже никто не предложил; он стоял у окна, в шторах из зеленого бархата, заплетал бахрому в косички и смотрел, как медленно падает снег; и ни о чем не думал. Даже о Капельке; в отличие от него, она ничего не боялась в этом мире: ни пауков, ни своей семьи; Рафаэли были хиппи, и дети для них были чем-то насущным, как хлеб; в детях настоящая радость, а не в карьере; и ребенка она гранитно решила оставить. Они занимались «этим» всего раз; на диване её старшего брата Реки; он был в отъезде — автостопил до моря; и она жила временно в его комнате; все стены обклеены морем; и книги на полках из ясеня — сам делал, видно даже следы рубанка — только про море; она их читала; и под диван упал «Тайный Меридиан» Перес-Реверте; они долго и старательно целовались, потом Стефан стянул с неё замшевую кофту с бахромой; она всегда носила замшевые вещи с бахромой и много-много бус — из дерева и бисера; амулетики с выпученными глазами, крыльями и тысячей ног; и коса до пола — словно Рапунцель; только мама их всей семьи захотела с ней познакомиться; и сказала: «Рапунцель». Стефану было больно, Капельке — нет; и через две недели, когда закончились зимние каникулы, она села за парту, молчаливая и сосредоточенная, хотя первым была не математика, её любимая, а история — отечества; они сидели за одной партой с первого класса, после того как познакомились на линейке; семейный совет собирался по поводу Стефана до этого раза еще два: когда мама объявила, что беременна, ей было сорок, и на совет пришел семейный врач, доктор Роберт — он-то и смотрел потом Капельку; ему она тоже понравилась, «такая чистая и начитанная девочка»; и когда думали, в какую школу его отдать: военную, где учился Эдвард, частную или просто простую; за простую был дядя; он сказал: «во-первых, вырастет демократом, а во-вторых, научится разговаривать с девочками; ну, и, в-третьих, драться; а значит, будет настоящий человек», — и это прозвучало мудростью; обычно он думал только о деньгах и сигарах; и мама согласилась; купила Стефану форму цвета бирюзы, рюкзак из настоящей кожи, набила его бутербродами, села в «Тойоту-Камри» серебристую и привезла сына на праздничную линейку. И Стефан сразу ужасно всех испугался: он никогда еще не видел столько народу за раз; сжал до треска в стеблях букет белых астр и закрыл глаза; и открыл, когда девочка, стоявшая рядом, спросила:

— А почему ты глаза закрыл — боишься?

Он сразу же открыл их и увидел её; рядом с ним стояло еще несколько девочек, но их он так и не увидел — до конца школы; а вот она сразу выделялась — тоже маленькая-маленькая, как и он; и в очень странном наряде — ни белых бантов, ни передничка кружевного; в длинной замшевой юбке, бусах из дерева, она была похожа на колдунью.

— Я ничего не боюсь, — сказал он, — я просто очень спать хочу…

В тот же день он первый раз подрался — за неё; она назвала свое имя и получила прозвище Капля-сопля; и дернули за косу, тогда до пояса едва; Стефан сказал: «Эй, не смейте!» — и получил в глаз; и весь следующий урок — рисование — они просидели вдвоем в девчачьем туалете: прикладывали к его распухающему, как гриб, глазу мокрые носовые платки; но синяк всё-таки выплыл; настоящий мальчишеский фингал; а вечером был семейный ужин в честь первого сентября; и дядя, закуривая очередную сигару, повернулся поздравить Стефана и обомлел; «так скоро», — и даже спичкой ожегся… Все последующие дни Капельку после уроков встречал брат Река; он был красивый, словно снежная ночь; «мама сказала, что они сделали его на очень красивом пляже, под звездами», — ответила маленькая Капелька на кокетливый вопрос молоденькой учительницы; темные волосы до плеч, карие глаза с ресницами, словно черные бабочки; курил без конца и брал Капельку за руку, и они шли; она — подпрыгивая, он — подволакивая ноги; застенчивые юноши часто так ходят, словно тащат груз; покупал ей мягкое мороженое и выслушивал всю детскую ерунду с чувством глубочайшего интереса; Стефан потом прочитает его рассказики о Капельке в тетрадке с парусным кораблем на обложке; и ему было непонятно и тоскливо — Эдвард никогда не заговаривал с ним, с рождения; и даже за столом просил маму: «скажи ему, пусть передаст сливочник». Он шел за ними каждый вечер; прятался за тумбами в пестрых афишах; пока однажды Капелька всё-таки не заметила его в отражении витрины и закричала: «ой, Стефан! иди к нам!» — и он вышел, ожидая насмешек, как грязи, когда машина проезжает стремительно, нарочно; но Река молчал и улыбался своей неземной улыбкой; а потом они пошли к ним в гости — в огромный деревянный дом, в котором всё разваливалось и лежало не на своем месте: зубные щетки вместо гвоздей, рубашки на дверях, цветы росли из пианино; и познакомился с остальными братьями и сестрами — всех назвали, словно открытки с видами: Облачко, Осень, Снежок, Лепесток, Ромашка, Луг, Калина; мама их всех приготовила огромный торт в честь Стефана, а папа зажег свечи в саду; и Стефану казалось, что он герой какой-то необыкновенно красивой книжки — про море, про далекие города, про детей, которым можно быть такими, какие они есть — странными и ясновидящими; и пропустил свою маму на «Тойоте-Камри»; она испугалась — похитили; подняла школьный двор, милицию, директрису; и так все узнали, что Марвес не простой…