Ровно полночь, а это значит, что начинается День матери. Я ночую у мамы, в доме на Саттон-плейс, где прошло мое детство. Сейчас она в своей комнате, и мы обе не спим. В этот праздник мы дежурим у телефона, вот уже десять лет подряд, с тех пор, как мой брат, Чарльз Маккензи-младший, Мак, вышел из квартиры, которую снимал с такими же, как он, старшекурсниками Колумбийского университета. Больше его не видели. Но каждый год в этот день он звонит и заверяет маму, что с ним все в порядке. «За меня не беспокойся, — говорит он. — Однажды я поверну ключ в замке и окажусь дома». После чего вешает трубку.
Мы никогда не знаем, в какой час из двадцати четырех он позвонит. В прошлом году звонок раздался спустя несколько минут после полуночи, и наше бдение закончилось, едва начавшись. Два года назад он выждал почти до последней секунды и только тогда позвонил, а мама чуть с ума не сошла, что оборвалась последняя ниточка и больше она его не услышит.
Мак, конечно, узнал о гибели отца в сентябрьской трагедии, когда обрушились башни-близнецы. И я была уверена, что в тот ужасный день он вернется домой вопреки всему. Но этого не случилось. Во время очередного телефонного разговора в День матери он начал плакать, причитая: «Мне так жаль папу. Очень-очень жаль», — и повесил трубку.
Меня зовут Каролин. Когда исчез Мак, мне исполнилось шестнадцать. Пойдя по его стопам, я тоже поступила в Колумбийский университет. Однако в отличие от него я затем продолжила обучение в Юридической школе Университета Дьюка. Мака туда приняли как раз накануне его исчезновения. В прошлом году, после стажировки в адвокатуре, я работала секретарем в гражданском суде на Сентер-стрит, в Манхэттене. Судья Пол Хьюот недавно вышел в отставку, так что сейчас я без работы. Надеюсь поступить на место помощника окружного прокурора Манхэттена, но не сразу, немного погодя.
Сначала я должна отыскать брата. Что же все-таки с ним случилось? Почему он исчез? О преступлении не могло быть и речи. Его кредитными карточками никто не воспользовался. Машина по-прежнему стояла в гараже возле дома, где он снимал квартиру. Никто, похожий на него по описанию, не был зарегистрирован в морге, хотя поначалу моих родителей пару раз вызывали на опознание тела очередного юноши, выловленного из реки или погибшего в автокатастрофе.
В детстве Мак был моим лучшим другом, задушевным приятелем. Половина моих подружек были в него влюблены. Он был идеальным сыном, идеальным братом. Красивый, добрый, веселый, блестящий студент. Как я сейчас к нему отношусь? Сама не знаю. Помню, что сильно его любила, но вся эта любовь почти полностью превратилась в злость и презрение. Наверное, было бы даже лучше сомневаться, что он до сих пор жив, и считать, что кто-то жестоко над нами подшучивает, но насчет этого у меня не осталось никаких сомнений. Еще много лет назад мы записали один из его телефонных звонков, а затем в лаборатории сравнили этот голос с тем, что звучал на домашнем видео. Голоса оказались одинаковыми.
Все это означает, что мы с мамой обе мучимся неизвестностью, а до того как отец погиб в том горящем аду, он тоже составлял нам компанию. За все эти годы ни разу не было, чтобы я, оказавшись в театре или ресторане, не начала невольно разглядывать окружающих — вдруг случайно на него наткнусь? Любой мелькнувший в толпе похожий профиль или рыжеватая шевелюра тут же привлекали мое внимание. Не однажды я едва не сбивала с ног людей в погоне за тем, кто неизменно оказывался посторонним человеком.
Вот о чем я думала, когда ставила громкость телефонного звонка на максимум, ложилась в постель и пыталась заснуть. Наверное, я все же забылась беспокойным сном, потому что от резкого звонка вскочила как ужаленная. Часы с подсвеченным циферблатом показывали без пяти минут три. Одной рукой я включила настольную лампу, а второй схватила трубку. Мама первая успела ответить на звонок, и я услышала ее взволнованный сдавленный голос:
— Здравствуй, Мак.
— Здравствуй, мама. С праздником. Я тебя люблю.
Мак говорил громко и уверенно. Похоже, ему плевать на все на свете, подумала я с горечью.
Как всегда, его голос надломил маму. Она начала плакать.
— Мак, я люблю тебя. Я хочу тебя видеть, — взмолилась она. — Какая бы беда с тобой ни случилась, какие бы трудности у тебя ни возникли, я тебе помогу. Мак, ради бога, прошло десять лет. Не терзай меня больше. Умоляю… умоляю…
Он никогда не разговаривал больше минуты. Наверняка знал, что мы попытаемся проследить звонок. Появились новые технологии, и теперь он всегда звонит по мобильному телефону, пользуясь карточкой с предварительно оплаченным временем.
Я давно продумала, что сказать брату, и теперь поспешила все выложить, пока он не повесил трубку.
— Мак, я тебя найду, — выпалила я. — Копы не смогли, как ни пытались. Частный сыщик — тоже. Но я не отступлюсь. Клянусь тебе. — Я говорила спокойно и твердо, как и собиралась, но, услышав мамин плач, потеряла самообладание. — Я выслежу тебя, гад! — раздался мой пронзительный визг. — И только попробуй не объяснить, почему ты нас так мучаешь.
Я услышала щелчок и поняла, что он отключился. Я была готова откусить себе язык за то, что так его обозвала, но, разумеется, сказанного не воротишь.