Имя и образцы творчества Хафиза, великого персидского поэта XIV в., были известны в России еще полтора века назад. Объяснять читателю, знакомому с поэзией Востока, что «Хафиз» (литературный псевдоним поэта) означало «хранящий в памяти Коран» и что происходил поэт, вероятно, из среды мусульманского духовенства, было бы, пожалуй, так же странно, как начать рассказ о Пушкине сообщением о том, что он был камер-юнкером… К тому же о жизни Хафиза сохранилось мало достоверных известий — то ли за давностью времени, то ли потому, что стихи, неумирающие и нестареющие, заслонили подробности небогатой внешними событиями человеческой жизни. Зато сохранилось множество преданий, как правило, связанных с творчеством Хафиза. Вот прелестная (давно уже хрестоматийная на Востоке) легенда о встрече Хафиза с Тимуром, воины которого дважды на протяжении жизни поэта вторгались в его родной город Шираз. Завоевателю не понравились слова газели Хафиза: «Ради родинки смуглой одной… я отдам Самарканд с Бухарой…» Захватив Шираз, Тимур приказал доставить к нему поэта. Хафиза привели — босого и в рубище, — и «великий хромец» грозно обратился к нему: «Я потратил полжизни на украшение Самарканда и Бухары, моих стольных городов, — как мог ты, ничтожный, бросать их под ноги какой-то смазливой девчонке!». «Именно потому, повелитель, я и дошел до подобного состояния», — отвечал Хафиз, показывая на свои лохмотья. И, рассмеявшись, «когти подобрав», Тимур отпустил поэта…
Литературное наследие Хафиза сохранилось довольно хорошо — это лирический «диван» — собрание стихов, включающее более шестисот газелей, четверостишия и др. Охарактеризовать в нескольких фразах лирическую поэзию, увы, невозможно. Если бы можно было довериться магической силе сравнения, я бы сравнила Хафиза с Пушкиным: та же широта и свобода творческой мысли и ее поэтического выражения, то же многообразие тем, подлинно национальное своеобразие, тот же гармонический гений. В Иране (и вообще на Ближнем Востоке) Хафиз давно стал олицетворением Поэзии, в Европе — символом золотой поры персидско-таджикской литературы. Многие газели Хафиза стали у него на родине народными песнями, у нас в Средней Азии само имя его превратилось в нарицательное — так называют народного певца-сказителя. Вопреки совету самого Хафиза: «велика эта тайна — искать объясненья не надо» (конечно, поэт не относил эти слова к себе), человечество вновь и вновь обращается к его творчеству: недавно в Тегеране, например, опубликовано новое «Исследование труднопонимаемых мест дивана Хафиза», принадлежащее перу литературоведа Партоу Алави.
В этом номере журнал предлагает читателям новые переводы газелей Хафиза.
Н. КОНДЫРЕВА.
