… Я бродил по городу, заходил в лавки и магазины и говорил купцам:
— Господа купцы, не купите-ли мои услуги?
— Не нужны, — отвечали мне все, словно сговорившись.
Я шел в конторы. И там отказывались купить мою рабочую силу.
Я хотел быть рассыльным. Не брали.
Шел на лесопильный завод. И там не давали мне работы.
И я как тень слонялся по городу. Нужда преудобнейшим, образом сидела на моих плечах, точно всадник в покойном седле. И следом за мною, как шпик, бродил голод.
Голова моя кружилась; бродили в ней тяжелые, как свинец, думы; глаза ленивейшим образом выполняли свое назначение; в ушах гудел набат; в желудке происходила революция…
Я шел мимо чьего-то большого чистого двора. У ворот стоял подросток. В руках у него был большой кусок хлеба. Парень щипал хлеб и бросал большой рыжей собаке, ластящейся к нему.
— Послушайте, молодой человек, — сказал я парню. — Не отдавайте всего куска собаке. Дайте половину мне. Я голоден, как сотня волков, и сожру этот хлеб не хуже вашей рыжей собаки!..
Парень презрительно отвечал:
— Ступай, га-ла-ах!.. Собаку кормлю за то, что от нее толк есть, а тебя за что кормить-то?!.
Не пускаясь в рассужденья, я оплеушил парня. Он натравил было на меня собаку, но я огрел ее половинкой кирпича и ушел.
— Собака ему дороже человека! — бормотал я, удаляясь. — Молокосос!.. Животное!..
Поровнявшись с небольшим домиком, я увидел под окном нищего, который стучал палкой по наличнику и клянчил:
— Подайте милостыньку!..
Окно открылось и нищему была брошена краюшечка хлеба.
Он поблагодарил дающего и поковылял к другому дому.
«Дай-ка и я попробую добыть хлеба нищенски, — подумал я. — Не сдыхать-же с голода!..»
Я подошел к тому самому окну, из которого был брошен хлеб. Постучал. Окно открылось и высунулась чья-то угрястая харя, которая грубо спросила меня:
— Што тебе надо?
— Хлеба дайте… Есть хочу…
— Што тебе здесь разве хлебная лавка! — возразила харя. — Ступай-ка, ступай!..
— А вы дайте так, безплатно, как вон тому нищему дали!..
— Поди-ка, поди… Просить-то еще не умеешь…
Окно захлопнулось.
Я пошел, досадуя на то, что не научился, не напрактиковался просить.
Ноги мои едва двигались. Желудок ныл от голода.
Встретился с каким-то важным, солидным господином.
Прошу:
— Подайте, сударь, на хлеб!
Прошел мимо, не взглянув на меня.
— Свинья! — шепчу я. — Сам-то сыт, даже пузо отростил, и голодного не разумеет…
Вижу хорошенькую барыньку. Подхожу к ней и прошу:
— На хлеб, сударыня, подайте!
— Хорош нищий: просит, не снимая шляпы… — отвечает она и проходит мимо.
Встречаю купца. Снимаю шляпу и говорю:
— Подайте, ваше степенство, на хлеб!
— На водку, наверно, — отвечает тот, улыбаясь.
— Никак нет. На хлеб. Голоден. Не до водки…
— Мелких нет, — отвечает купец и идет прочь. Вижу нищего.
— Дай, товарищ, хлебца, — прошу у него.
— Проси у богатых, а не у нищего… — отвечает он.
— Не дают…
— Те не дают, когда у них всего много, а я-то с какой стати дам!.. — сказал нищий.
Тогда я самовольно лезу рукой в корзинку нищего и извлекаю из нее три куска хлеба.
Нищий хватает меня за плечо, но я вырвался, дал ему плюху и пошел прочь.
Не сдыхать же, в самом деле, с голода!..
Ночевал я за городом. Проснулся при солнечном всходе.
Утро было веселое. Солнце щедро золотило землю. Дышал легонький ветерок. Роща, служившая мне в эту ночь убежищем, весело кивала солнцу своей зеленокудрой головою; деревья о чем-то перешептывались; трава, блестя серебристой росою, расправлялась и тянулась кверху. Щебетали пичужки.
Мне хочется жрать и курить. И не было ни жратвы, ни курева.
Пошел к реке.
Добравшись до воды, стал разоблачаться.
Раздевшись, кинулся в воду. Нырял, как тюлень, и фырчал, как лошадь.
Невдалеке стоял большой караван баржей. Там высокий звонкий голос запевал:
Э-эх, по-о-шла те-тень-ка на Кля-азь-му,
За-ма-а-ра-а-ла но-оги гря-азь-ю,
и густой, как смола, бас подхватывал:
Э-эх, ду-би-и-нуш-ка, ух-не-эм!
И целая дюжина разных голосов тянула и ухала:
Раз-зе-ле-о-на-я са-ма пой-дет,
По-дер-нем, по-дер-не-эм!..
Я нырял и плавал чуть не по самой середине реки. И вдруг увидел на берегу около моей одежды толпу мальчиков-босоножек.
Они говорили:
— Што это за лохмотья?
— Бросимте в воду!..
— Давайте, давайте!..
— Интересно, как поплывут…
Я, видя, что мне грозит опасность остаться в адамовом костюме, поплыл к берегу, крича во всю глотку:
— Прочь, шельмы! Моя одежда вам не мешает…
— Это, видно, одежа вон того мужика, который плывет сюда… — молвил один мальчонка.
— Да.
— Видно, галах.
— Бросайте и — побежим!
И бросили.
Едва успел спасти.
Подхожу к городу. Иду мимо заводов. Они стучат, шумят, фырчат, словно дразнят меня:
— Работаем… Люди добрые за делом… А ты — нет…
Иду мимо пароходных пристаней. Они переполнены. Пассажиры, пароходские и пристанские служащие, носильщики, извозчики, продавцы-мелочники, газетчики, чистильщики обуви, крючники-грузчики-Шум, гам, крики, как издевательство:
— У всех работа, а у тебя ее нет!..
Иду мимо харчевен, столовых и гостиниц. Окна и двери раскрыты. Шум, говор, окрики, звон посуды, клокотание жизни. Видны пьющие и закусывающие. Пахнет вкусными кушаньями. Запах как-бы куражится надо мной:
