У меня белая кожа. Светло-каштановые волосы. Голубые глаза. Я высок ростом – 180 см. В одежде немного консервативен: спортивная куртка, вельветовые брюки, галстук с узлом. У меня есть очки для чтения, хотя я надеваю их больше из притворства, чем необходимости. Я курю сигареты, в умеренном количестве. Иногда употребляю алкоголь. Не верю в Бога; не хожу в церковь; не страдаю недостатками, которых нет у других людей. В брак вступил по любви. Мне очень дорога моя дочь Салли. У меня нет политических амбиций. Мое имя Алан Уитмэн.
Моя кожа выглядит смуглой от грязи. Голова непрестанно чешется, волосы сухие, пропитанные солью. Глаза голубые. Я высок ростом – 180 см. Одет в то же самое, что было на мне шесть месяцев назад. От меня исходит отвратительный запах. Я потерял очки и научился жить без них. Я почти совсем не курю, хотя если удается добраться до сигарет, то не выпускаю их изо рта. Раз в месяц мне удается напиваться до бесчувствия. Не верю в Бога; не хожу в церковь. Я обругал жену, когда был с ней в последний раз, хотя теперь жалею об этом. Очень люблю свою дочь Салли. Не думаю, что у меня есть политические амбиции. Мое имя Алан Уитмэн.
Я познакомился с Лейтифом в деревне, разрушенной артиллерийским обстрелом. Он мне не понравился с первого мгновения и я ему, несомненно, тоже. После нескольких минут настороженности мы перестали обращать друг на друга внимание. Я искал в деревне продукты, зная, что раз обстрел кончился совсем недавно, она еще не разграблена дочиста. Несколько домов уцелели, но я обходил их, по опыту зная, что сухопутные войска имеют привычку чистить нетронутые в первую очередь. Более урожайно основательно порыться в полуразрушенных строениях.
Методично работая, к середине дня я наполнил консервами две хозяйственные сумки и нашел в брошенных автомобилях три дорожные карты. Они могут пригодиться в будущих бартерных вояжах. За все это время я больше ни разу не видал своего конкурента.
На окраине деревни я обнаружил делянку, которая явно обрабатывалась сравнительно недавно. В одном ее углу были свежие могилы, отмеченные обломками досок с укрепленными на них металлическими личными знаками погибших солдат. Прочитав имена, я понял, что они из африканских войск.
Место было наиболее уединенным, поэтому я сел возле могил и открыл одну банку. Консервы оказались отвратительными – недоваренными и очень жирными. Я ел с голодной жадностью.
Насытившись, я направился к обломкам рухнувшего неподалеку вертолета. Вряд ли в нем могли быть продукты, однако если удастся обнаружить какие-нибудь приборы, они могут пригодиться для обмена. Лучше всего найти компас, хотя едва ли в вертолете может оказаться достаточно портативный прибор, который легко снять. Подойдя к вертолету, я увидел встретившегося утром мужчину, который сидел в разбитой кабине, согнувшись под приборной доской, и пытался снять альтиметр, орудуя ножом с длинным лезвием. Почувствовав мое присутствие, он стал медленно выпрямляться, одновременно опуская руку в карман. Когда он повернулся ко мне лицом, мы несколько минут внимательно изучали друг друга. Наконец оба поняли, то одинаково реагируем на возникшую ситуацию.
Мы решили, что должны оставить дом в Саутгейте в тот день, когда в конце нашей улицы была воздвигнута баррикада. Сразу это решение осуществлено не было; в течение нескольких дней нам казалось, что мы сможем приспособиться к новому образу жизни.
Я не знаю, кто придумал соорудить баррикаду. Поскольку мы жили в дальнем конце улицы возле лужаек для развлечений, шум ночью не разбудил нас. Но Изобель повезла утром Салли в школу и почти сразу же вернулась с новостью о баррикаде.
Это стало первым вмешательством в нашу жизнь происходивших в стране необратимых изменений. Наша баррикада – далеко не первая, даже по соседству с нами их уже было несколько.
Когда Изобель рассказала мне о ней, я отправился взглянуть собственными глазами. Баррикада не производила впечатление очень крепкого сооружения – главным образом, деревянные подпорки да витки колючей проволоки, – но стояло несколько мужчин и я предусмотрительно поздоровался с ними кивком головы.
На следующий день, когда мы были дома, наш покой нарушил шум выселения Мартинов. Мартины жили почти напротив нас. Мы не очень поддерживали с ними отношения, а после высадки афримов и вовсе не общались. Винсент Мартин работал инженером-исследователем на заводе какой-то авиационной продукции в Хэтфилде. Его жена сидела дома, присматривая за троими детьми. Семья была из Вест-Индии.
На момент этого выселения я не имел никакого отношения к Уличному Патрулю, ответственному за это дело. Но в течение следующей недели было составлено штатное расписание всех мужчин улицы; каждому члену их семей был выдан пропуск, который полагалось всегда иметь при себе в качестве удостоверения личности. Мы видели в этих пропусках некую потенциально самую важную собственность, какой обладали, потому что к этому времени более не были слепы к происходившему вокруг нас.
Автомобилям дозволялось въезжать на улицу и покидать ее только в определенные часы и охрана на баррикаде следила за соблюдением этого правила неукоснительно. Наша улица выходила на главную дорогу, подчиненную действию правительственных правил дорожного движения. А по этим правилам была запрещена любая придорожная парковка после шести вечера, что, в свою очередь, означало необходимость искать место для автомобиля где-то еще, если ты приехал домой после закрытия проезда в баррикаде. Большинство улиц быстро последовали нашему примеру и тоже закрыли свои въезды. В результате приходилось оставлять машину на значительном удалении от дома и остаток пути шагать пешком, что в то время суток было исключительно опасно.
