— Мой уважаемый брат, — произнес Солар Понс утром одного из осенних дней, когда я спустился вниз, чтобы позавтракать, — располагает разумом, в несколько раз более восприимчивым, чем мой собственный, однако не обладает особым терпением в области умозаключений. И хотя сейчас, конечно же, ничто не свидетельствует об этом, он прислал с нарочным этот пакет с бумагами задолго до того, как вы проснулись.
Едва прикоснувшись к еде, приготовленной миссис Джонсон, Понс отодвинул тарелки назад и сидел, изучая несколько рукописных страниц, возле которых лежала обыкновенная визитная карточка с именем Рэндольфа Кэрвена, украшенная нарисованным красными чернилами внушительным вопросительным знаком.
Заметив направление моего взгляда, Понс продолжил:
— Карточка была прикреплена к этим бумагам. Кэрвен является, или, скажем точнее, был, специалистом в области международных отношений, и Министерство иностранных дел нередко использовало его знания в области тайнописи. Будучи вдовцом шестидесяти девяти лет от роду он проживал в одиночестве на Кэдоган-Плейс, Белгрейвия[1], отойдя от общественных дел девять лет назад после кончины жены. Детей у него не было. Утверждали, что он располагает значительным состоянием.
— Так, значит, он умер? — спросил я.
— Не удивлюсь, если узнаю, что это действительно так, — ответил Понс. — Я просмотрел утренние газеты, однако в них нет ни слова о нем. Вскрылась важная информация относительно Кэрвена. Эти бумаги представляют собой фотокопии некоей конфиденциальной переписки между сотрудниками Министерств иностранных дел Германии и России. Они кажутся невинными, и, возможно, были присланы Кэрвену для того, чтобы тот обследовал их на предмет наличия кода.
— Я предполагал, — произнес ледяной голос за моей спиной, — что ты сумеешь составить надлежащее мнение об этой информации.
Оказалось, в комнату неслышно вошел Бэнкрофт Понс, совершив тем самым деяние вполне незаурядное, учитывая его вес. Его проницательные глаза не отрывались от Понса, а на суровом лице застыла бесстрастная маска, еще более усиливавшая впечатление, производимое его фигурой.
— Что с сэром Рэндольфом? — спросил Понс.
— Он мертв, — ответил Бэнкрофт. — Но мы пока не знаем причины смерти.
— А бумаги?
— У нас есть причины предполагать, что готовится восстановление отношений между Германией и Россией. Мы хотим знать, что нас ждет. Мы обратились к Кэрвену, как к одному из наших искуснейших дешифровальщиков. Бумаги ему рассыльный доставил вчера в полдень.
— Насколько я понимаю, он получил оригиналы.
Бэнкрофт коротко кивнул.
— Кэрвен всегда предпочитал работать с оригиналами. Тебе предоставили возможность ознакомиться с ними.
— Не похоже, чтобы бумаги были зашифрованы, — заметил Понс. — Пока я вижу здесь всего лишь дружескую переписку между двумя министрами иностранных дел, хотя налицо значительное потепление отношений.
— Кэрвен должен был позвонить мне сегодня рано утром. Не дождавшись звонка от него, в семь часов я позвонил сам, но никто не ответил. Поэтому мы послали к нему Дэнверса. И дом, и кабинет оказались заперты. Конечно же у Дэнверса были при себе отмычки, которые и позволили ему войти. Он обнаружил Кэрвена мертвым — в кресле, за столом, перед разложенными бумагами. Все окна были закрыты, кроме одного, прикрытого сложенной ширмой. Дэнверсу показалось, что он уловил запах какого-то химического вещества; отсюда следовало, что кто-то мог сфотографировать документы. Но ты сам увидишь Кэрвена. Там ни к чему не притрагивались. Внизу ждет моя машина. До Кэдоган-Плейс ехать недалеко.
Дом на Кэдоган-Плейс показался мне суровым. Теперь он находился под надежной полицейской охраной; констебль стоял на улице перед домом, другой находился у двери, еще один занимал пост у двери кабинета, располагавшегося в углу фасада, причем одна пара окон смотрела на улицу, а другая была обращена к отделенной от дома кустарником невысокой каменной стене между соседними участками. Дом был построен в георгианском[2] стиле и обставлен подобным же образом.
Когда дверь кабинета отперли, за ней обнаружились уставленные книгами стены, книжные полки разделяли только окна и камин. Стены обрамляли то, что было целью нашего прихода, — огромный стол посреди комнаты, все еще зажженную лампу и недвижную фигуру сэра Рэндольфа Кэрвена, осевшего в своем кресле, руки свесились вперед, голова откинулась назад, лицо искажала гримаса агонии. Возле него, словно бы на страже, застыл человек, которого Бэнкрофт Понс представил нам как Хилари Дэнверса.
— Мы ни к чему не прикасались, сэр.
Бэнкрофт коротко кивнул и указал рукой на тело. — Это сэр Рэндольф, Паркер. Ваша епархия.
Я немедленно обошел стол, чтобы обследовать тело. Сэр Рэндольф был человеком худым и даже тощим. На верхней губе торчали седые усы, редкие седые волосы едва прикрывали скальп. Пенсне с разбитым стеклом свисало на черном шелковом шнурке с его шеи. Похоже было, что смерть его сопровождалась конвульсиями, однако на теле его не было заметно ни одной раны.
— Сердце? — спросил Понс.
Я отрицательно качнул головой, и он оставил меня с моими исследованиями и кошачьей походкой прошелся по комнате. Одно за другим Понс осмотрел окна, опробовал экран на приоткрытом окне, выходившем в садик, и наконец остановился перед камином, опустившись на одно колено.
