Сколь многим людям надо выразить благодарность! Кому же первому? Для меня все началось с того, что я одновременно купила дом на берегу озера и подготовила материалы для новой книги. Благодаря душевной теплоте и щедрости таких людей, как Чип и Тина Мэксфилд, Сьюзан Франческо и Сид Ловетт, а также Дуг и Лиз Хентц, заразивших меня своим оптимизмом, я преуспела и в том и в другом.
Моя сестра Элен Демпси неутомимо консультировала меня по всем вопросам католицизма, за что я всем сердцем благодарю ее. Если я допустила литературные вольности и сделала какие-либо ошибки, то исключительно по своей вине.
За консультации, касающиеся тонкостей журналистской работы, я обязана Марии Бакли и Рону Дюку из «Нидхэм ТАБ», а за сведения по технологии приготовления яблочного сидра — Джули, Эндрю и Джо из «Хани Пот Хилл-Орчадс». Марта Раддатц, Барбара Розенбергер и Филлис Тикл оказали мне неоценимые услуги в проработке прочих мелких деталей. Еще я весьма обязана Робин Мейс, ушедшей в мир иной вскоре после того, как была закончена эта книга. Впрочем, она смотрит на нас с небес. Я знаю, что смотрит. Робин, птичьи гнезда — твои!
Как всегда, рядом со мной были мой агент Эми Берковер и ее помощница Джоди Ример, а также мой личный секретарь Уэнди Пейдж. Редакторам Майклу Корда и Чаку Эдамсу я приношу сердечную благодарность и заверения в вечной преданности.
Роман «Лейк ньюс» посвящается моему мужу Стиву, участвовавшему в замысле этого романа, и нашим детям, этому безграничному источнику гордости, — Эрику и Джоди, Эндрю, Джереми и Шерри.
И наконец, твоей Лили, Эллин!
Лейк-Генри, Нью-Хэмпшир
Как и положено, восход на озере начался в свое время. Кромешная чернота, к полуночи углубившаяся до синевы, медленными ленивыми шагами направилась к свету. Постепенно прорисовались и верхушка дерева, и крыша дома, и длинный язык старой деревянной пристани. День предстоял ясный. Туман, однако, не спешил рассеиваться, и затянутое им озеро походило на небольшой бассейн из молочного стекла. Берег, в другое время дня сверкавший яркими красками золотой осени, сейчас казался покрытым акварелью — прозрачно-оранжевой, золотистой и зеленоватой. Лишь более явственные мазки клюквенного или темно-синего цвета указывали на то, что здесь стоит дом, но очертания его терялись в тумане, а отражение расплывалось. Воздух был так тих и спокоен, что казалось, будто все вокруг укутано в глухой, мягкий кокон.
В этот чудесный час Джона Киплинга не устраивало только одно: холод. Он еще не успел привыкнуть к тому, что лето уже кончилось, хотя дни стали заметно короче, чем два месяца назад, солнце садилось раньше и вставало гораздо позже, чем в июле, да и ночной холод отступал медленнее. Джон чувствовал это. Его гагары тоже. Та четверка, за которой он наблюдал, — пара взрослых птиц и двое их потомков — останутся на озере еще недель пять. Но они уже начали беспокоиться и поглядывали на небо явно не в страхе перед хищником, а в ожидании осеннего перелета.
В эту минуту гагары плыли в тумане футах в двадцати от каноэ Джона и примерно в десяти — от крохотного зеленого островка, в потайной бухточке которого они провели все лето. Этот островок был одним из многих на озере Генри. Чистая вода, тишина и изобилие мелкой рыбешки постоянно привлекали сюда полярных гагар. Эти птицы с трудом перемещаются по суше, поэтому они строят гнезда на самом берегу, там, где удобнее всего входить в воду и выбираться из нее. Джон всегда с сожалением смотрел на них, когда они, неуклюже переваливаясь, с заметным усилием преодолевали несколько дюймов суши между кромкой воды и гнездом.
Гагары представляли собой великолепный объект для наблюдений. С июля, когда появлялись птенцы, Джон следил, как их оперение постепенно изменялось от младенческого черного к подростковому коричневому, а потом приобретало довольно невзрачный юношеский серый окрас. Однако у них были такие же, как у родителей, остроконечные клювы и лоснящиеся шеи, так что со временем они обещали стать красавцами. А уж родители… Ах, как же они блистательны! Даже сейчас, осенью, когда оперение начинало тускнеть, даже в это утро, окутанные пепельной пеленой тумана, они восхитительны. С четкой черно-белой шахматкой на спинах, с ожерельями из вертикальных белых полосок на черных шеях, с массивными черными головами и характерными конусообразными клювами. И помимо всего прочего, они неизменно приковывали к себе внимание своими круглыми красными глазами. Джон слышал как-то, что такая радужная оболочка позволяет гагарам лучше видеть под водой. Вполне правдоподобно, ведь от их глаз мало что укрывается.
Сейчас птицы тихо плыли по бухточке, глубоко осев на воде. Иногда они поворачивались и изгибали шеи, чтобы почистить перья, или, погружая головы в воду, выискивали добычу. Вот одна из взрослых гагар поджалась и нырнула, и тут же, толкая ее вглубь, заработали мощные перепончатые лапы. Джон знал: птица вынырнет довольно далеко отсюда, набив живот примерно полутора десятками мелких рыбешек.
Внимательно всматриваясь в туман, он, наконец, увидел на поверхности ныряльщика. Его пара не спеша курсировала вдоль берега, но сейчас обе птицы были чем-то взволнованы: слегка приподняв острые клювы, они всматривались сквозь дымку, будто хотели что-то разглядеть вдали. Когда окончательно рассветет, гагары оставят своих детей возле родного острова, а сами старательно разгонятся по поверхности воды и поднимутся в воздух. Сделав один-два круга над озером, чтобы набрать высоту над лесом, птицы отправятся на соседний водоем навестить сородичей. На период размножения гагары уединяются. Эта пара прекрасно справилась со своей задачей, за несколько месяцев обучив едва оперившихся птенцов вести себя осторожно и добывать пищу. Теперь пришло время освежить стайные инстинкты и подготовиться к коллективной зимовке на теплом берегу Атлантики.
