Сибирский грипп надвигался с севера с ужасающей быстротой; самый смертоносный из всех штаммов в истории человечества. Последний шанс остановить его был связан с человеком по имени Хьюго Ле Мойен. Я работал тогда научным корреспондентом в старушке «Нью Йорк Таймс» и специально приехал в Атланту, чтобы увидеть его. Он должен был выступать главным докладчиком на симпозиуме по вирусным болезням в центре борьбы с эпидемическими заболеваниями.
Когда я позвонил, он явно колебался, но в конце концов согласился встретиться со мной у себя в отеле. Застенчивый и рыжеволосый, он выглядел скорее как защитник из какой-нибудь университетской футбольной команды, нежели как исследователь Центра Джона Хопкинса, и показался мне до странности неуверенным в себе, когда я задал ему свой вопрос, действительно ли он изобрел радикальное средство против вируса.
— Возможно. Он пожал плечами. — А возможно, и нет.
Замкнутый вначале, он постепенно разговорился. Вообще-то он избегает репортеров, но для меня сделал исключение, так как ему приходилось слышать мое имя. Разоткровенничавшись, он признался, что испытывает некоторый мандраж перед выступлением.
— Я не чувствую уверенности. — Он раскрыл портфель, достал оттуда бутылку пшеничного виски и, хлебнув пару раз, продолжил: — Что я действительно нашел — надеюсь, что это так — новый подход в иммунологии. В лаборатории он действует неплохо. В целом он выдержал все пробные испытания на животных, но, признаться, я ждал от него большего. Я рассчитывал на еще один месяц перед конференцией. Но из-за сибирской эпидемии Крэнли сдвинул срок в надежде, что нам удастся найти оружие для борьбы с ней. Поэтому определенно пока не могу ничего обещать.
Мне захотелось узнать подробнее. Взяв с меня обещание никому ничего не показывать, он вручил мне оттиск своего доклада. Вирус гриппа был паразитирующей ДНК, объяснил он, достаточно умной, чтобы проникать в человеческие клетки и способствовать размножению новых испорченных ДНК.
— Клин клином вышибают. — В мальчишеском одушевлении он взмахнул стаканом и доверчиво сообщил: — Я сконструировал ловушку. Подсадная молекула, полученная из самого вируса. Она притягивает сразу две болезнетворных, связывает их и, поделившись, образует две новые «подсадки».
— Если это подтвердится, — восхищенный, я поднял свой стакан за него, — ведь это новая эра в медицине!
— Только ничего не давайте в печать, — предупредил он меня. — Во всяком случае до тех пор, пока я не услышу, что на все на это скажет Нордман.
— Нордман? — Я крайне удивился. — Эрик Нордман?
— Наш ведущий авторитет в вирусологии. — Хьюго утвердительно кивнул. — Он в курсе. Его решение позволит перейти к клиническим испытаниям. Или зарежет проект.
Помрачнев, он добрые полминуты разглядывая донышко стакана. Затем продолжал.
Я защитился и занимался исследовательской работой у него в лаборатории, в Альбукерке. Я восхищался им, и за это время многому научился. Потом случилось так, что моим главным интересом стал антивирусный агент. Тогда Нордман отвернулся от меня. Я никогда не мог понять почему. — Он снова посмотрел на меня. — Вы знакомы с ним?
— Был, много лет назад.
Он молча отхлебнул пару раз.
— Когда-то он был моим лучшим другом. — Я погрузился в воспоминания. — Мой сосед по комнате в техническом колледже в Калифорнии. Потом вместе служили в Корпусе Мира. Наши жены — обе из Техаса, и мы сыграли двойную свадьбу. С тех пор минуло немало лет, но как раз сегодня мы собираемся встретиться вновь в местечке под названием Равентри. Я скажу ему номер вашей комнаты.
— Спасибо. — Он кивнул с отсутствующим видом, так, словно утратил ко всему этому всякий интерес. — Мы проработали вместе два года, но я никогда не понимал его.
Он собирался налить еще, но я должен был встретить Сьюзен, которая целый день посвятила покупкам. Я нашел ее страшно измученной, с покрасневшими глазами и распухшим носом.
— Обыкновенный насморк. — Сьюзен не была бы Сьюзен, если бы не попыталась обернуть собственное недомогание в шутку. — Если твоим высокоученым мужам понадобится подопытный кролик, я полностью к их услугам.
Как только мы выехали из города, она слегка оживилась; ей также, как и мне, не терпелось увидеть Эрика и Монику.
Рыжеволосый гигант, могучий, как новоявленный викинг, Эрик был настоящим гением среди всех, кого я знал. Мы в шутку называли его «Эрик Рыжий». Мне кажется, я понимал, почему Ле Мойен так и не смог найти с Эриком общего языка. Экспансивный, решительный, резкий, временами он бывал страшно надменным. На месте Ле Мойена я бы любил его, завидовал бы ему и ненавидел — с такой легкостью, буквально во всем, он клал любого на обе лопатки.
Когда мы после окончания колледжа по дороге на Запад специально заехали в Техас повидать Сьюзен, она пригласила подругу Монику в пару к Эрику.
Молниеносное похищение. Он взял ее в машине, как только они высадили нас, затащил в свою постель в мотеле, а за завтраком сделал предложение, уговорив сыграть двойную свадьбу на обратном пути с побережья.
Закончив курс, вся наша четверка вместе с Корпусом Мира дружно отправилась в Африку. Тяжелое время, но я вспоминаю его не без удовольствия. Во-первых, мы были молоды. Наши жены были очаровательны и храбры. Кроме того, помогая обездоленным людям бороться с болезнью и отчаянием, я испытывал огромное моральное удовлетворение, несмотря на то, что мы все потом вернулись домой с малярией. Мои дневники тех лет по служили материалом для моей первой научной книги.