Какое же тут геройство? Вот тебе и легендарный цветок! Набираем их целыми охапками.
— А может быть, это совсем не эдельвейсы?.. — сомневается Лена.
— Они! Я видела их на картинке, а потом Афанасий Иванович сказал, именно здесь. Он знает, — уверяет Лера.
Ты растёшь на вершинах, у самых снегов,
Счастья горный цветок — эдельвейс… —
шепчет она.
Желтовато-серые, высотой и размером с полевую ромашку, лохматые и закрученные, они как хризантемы из войлока. Чем ниже к реке, тем цветок становится мельче и чётче, а стебель короче. На самом берегу Аравшана он похож на серебристо-плюшевую звёздочку с чёрной сердцевиной и всего с палец величиной. Какое разнообразие формы!
Лера и Лена ползают по склонам.
— Не будьте такими жадными. Зачем вам столько? — говорю я.
Остановить их невозможно.
В общем-то довольно невзрачный цветок. Но что значит репутация! Для цветов и женщин она важнее красоты.
Забираем рюкзаки с пробами и направляемся к лошадям. Бедненькие заждались, переминаются с ноги на ногу. Укрепляем рюкзаки, садимся. Теперь это получается у нас совсем легко. Лошади и стихи стали нашим бытом. Лена, та вообще уже скачет, как джигит, да и Лера чертовски смела.
— Чу, чу! — подгоняют они лошадей по-киргизски.
Горная тропа. Каменистая, узкая, обрывчатая, она вьётся всё вверх и вверх.
Удивительное доверие к лошади, ощущаю полное единство с ней, свою неотделимость от неё. Тепло её тела, входящее в меня, ещё усиливает это чувство. На её спине ты поверх всего. Снега вокруг, скалы прошнурованы ручьями, зелёный Аравшан шумит внизу, и всё это приемлешь без растраты сил на шагание, и только взмокшие бока лошади и частое её дыхание говорят о том, как крут и труден подъём. Глажу её.
— Милая моя, лошадка, унеси меня повыше от всего, что осталось позади.
Решила ни о чём не вспоминать и всё возвращаюсь к тому же… А, ничего. Природа, люди, работа — помогут, защитят от обиды, что тебя разлюбили.
Опять поскакали.
— Чу, чу! — кричит Лена.
— Чу, чу! — повторяет Лера.
Они несутся галопом, а я кричу им вслед:
— Поберегите потенциометр, сумасшедшие! Разобьёте бутылки!.. — И тоже скачу на своём Буланом. Он мой, и я уже привыкла к нему. А давно ли села в первый раз. Это было очень смешно.
…В Теплоключинку приехали вдвоём с Ириной рано, восьми ещё не было. Народу у правления колхоза собралось уже порядочно, и все подходят. О каждом спрашиваем:
— Это не председатель?
Нет, не он. Ждём.
Во Фрунзе в геологическом управлении нас напугали:
— Лошадей? Чего захотели! По перечислению платить? Да кто вам их даст? Во время-то уборки? И не надейтесь.
Надейся не надейся, а делать нечего. Подняться на три тысячи восемьсот метров с одиннадцатью вьючными ящиками без лошадей невозможно.
Одеваемся получше. Какие уж там наряды у нас в экспедициях, но всё-таки. Надо уломать председателя. У меня все надежды на Ирину, уж очень хороша собой. Думаю, никто не устоит, ни один председатель.
Действую, как режиссёр:
— Уговаривать буду я. А вы только смотрите, крутите глазами, и всё.
Глаза у Ирины необыкновенные. И вся она врубелевская. Но только откроет рот, сразу же теряется это демонско-космически-лилово-сиреневое наваждение — страшно громко говорит.
Ровно в восемь председатель появляется. Мои режиссёрские замыслы явно проваливаются. Пожилой, щупленький, бесцветный, идёт медленно, размеренной походочкой. Поздоровался со всеми, посмотрел поверх нас.
Мы в кабинет за ним. С ходу выпаливаю нашу просьбу:
— Мы из Москвы, геологи, четыре женщины… Должны исследовать термальные воды Алтын-Аравшана. С нами оборудование, реактивы… Необходимы лошади.
Слушает абсолютно бесстрастно.
— Погодите, погодите. Разберёмся. Присядьте.
Сели. Народу набрался полный кабинет, и у каждого своё дело.
— Так вот, Анатолий, — говорит председатель конопатому парню, — надо смело браться. Мы тебя считаем лучшим. Комсомольцы — первое дело. Митька тебе не помогает? Поможет. Комбайн на ходу, новый, с измельчителем. Это же золотая машина! Ты же универсал. Трудностей будет сколько угодно. Но там, где их нет, там и работать неинтересно. Вы помните, как Сашка на том ЗИЛе? — обращается он уже к другим. — Винтил, винтил. Бензин кончился, а он вал разбирать. А потом получилось, разнюхал и уже ничего не боится. Давай, Анатолий, нельзя терять время. А вам что? — обращается он к старухе. — Вы чьи будете?
— Я ни к кому не приписана.
— Пойдите к бригадиру. Скажите, зерно вам нужно. Слышите? Он выпишет.
— Спасибо, спасибо.
— Вызовите-ка завхоза. Тебе чего, Саша? На приёмный захотел? Не забалуешь? Смотри, а то разом прогоним тебя.
Звонит телефон.
— Грузить силос? Да. Берите машину. Студентов перекинуть на свёклу. Да, да, ничего не могу сделать. Мак надо резать, — он вешает трубку.
Обращается ко всем:
— Вчера на бюро нас предупреждали, что ящур появился.
Опять телефон:
— Стрижка началась? Очень хорошо. Вот ученики учатся, подсчитайте, сколько им за стрижку, надо их заинтересовать.
В кабинет входит женщина.
— Почему, Мария, мяса нет? Как так получилось? Люди на полях должны быть сыты. Ты же завхоз, сердце колхоза. Почему студенты остались голодные? А ты, если понимаешь дело, знаешь — всё на бюро, ты один остался здесь. Быка бы раз — и зарезал. Накормил людей. Надо решать самому, хорошо надо решать.
