– Одна сигара в день! – сказал судья Бумпойнтер.
– Одна сигара в день! – повторил Джон Дженкинс, с поспешностью бросая под скамейку, на которой работал, свою наполовину докуренную сигару.
– Одна сигара в день – это равно три цента в день, – заметил серьёзно судья Бумпойнтер: – а знаете ли, сэр, сколько составит одна сигара или три цента в день в течение четырех лет?
Джон Дженкинс в детстве посещал сельскую школу и хорошо знал арифметику. Взяв гонт, лежавший на его рабочей скамье, и вытащив кусок мела, с сознанием собственного достоинства, он сделал полное вычисление.
– Ровно сорок-три доллара и восемь центов, – сказать он, отирая капли пота со лба; лицо его дышало благодушным восторгом.
– Ну, так, сэр, если бы вы откладывали ежедневно три цента, вместо того, чтобы их напрасно тратить, в настоящее время вы бы имели новую пару платья, иллюстрированную Библию, отгороженное место в церкви, полное собрание Patent Office Reports[1], книгу гимнов и право на получение Artbor's Home magazine, все это можно приобрести ровно за сорок-три доллара и восемь центов; и, – прибавил судья, делаясь еще серьезнее, – если вы сосчитаете високосный год, который вы, не понимаю почему, забыли, у вас окажутся еще три цента, сэр; три цента сверх того! что вы на это купите, сэр?
– Сигару, – скат Джон Дженкинс, и, сильно покраснев, он закрыл лицо рукою.
– Нет, сэр, – сказал судья, и ласковая добродетельная улыбка осветила строгое выражение его лица; употребленные с надлежащею целью, они дадут вам то, чему нет цены. Опущенные в кружку миссионера, эти три цента сделают то, что, может быт, какой-нибудь язычник, находящийся теперь во мраке невежества и греха, благодаря им будет приведен к сознанию своего жалкого положения, своих нечестивых поступков!
Произнеся эти слова, судья удалился, оставив Джона Дженкинса погруженным в глубокие думы.
