Стенли ЭЛЛИН
ДВОЙНИК ДУРАКА
Когда Джордж Ханекер вернулся в тот вечер с работы домой, он явно сгорал от какого-то необъяснимого волнения. Обычно бледные, его щеки пылали, глаза под стеклами очков странно блестели. Галоши, которые он обычно снимал и аккуратно ставил на коврик, специально положенный в углу прихожей, на этот раз были пренебрежительно отброшены в сторону.
И сразу же, не снимая пальто и шляпу, он начал разворачивать сверток, который принес с собой. В руках его оказался небольшого размера плоский, обитый кожей ящичек. И когда он открыл его, Луиза увидела в ложе из ветхого зеленого бархата строгие черно-белые очертания покоящихся там шахматных фигур.
– Какие красивые, правда? – сказал Джордж. Он ласково провел пальцем по одной из фигурок. – Видишь, как сделаны: ничего лишнего, никаких финтифлюшек, знаешь, иногда так сделают, что остается только поставить под стекло и любоваться. А здесь все просто и в то же время изящно, а главное, ими можно играть. И обрати внимание: настоящая слоновая кость и черное дерево, все ручной работы.
Глаза Луизы сузились.
– Ты мне лучше скажи, сколько ты за это заплатил.
– Я не покупал, – ответил Джордж, – это подарок. Мне подарил их мистер Ульрих.
– Ульрих? – сказала Луиза. – Ты имеешь в виду того старого урода, которого ты приводил к нам обедать? Сидел, смотрел на нас, будто кот, только что проглотивший канарейку, а ты выуживал из него каждое слово.
– Луиза!
– Что – Луиза? По-моему, я уже тогда ясно дала понять, что я о нем думаю. И потом, могу я узнать, с чего это вдруг наш замечательный мистер Ульрих решил сделать тебе такой подарок?
– Ну, – смущенно начал Джордж, – понимаешь, он был очень болен, и те несколько месяцев, что оставались ему до пенсии, я делал за него большую часть работы. И сегодня, в свой последний день, он решил в знак благодарности сделать мне подарок. Он сказал, что ему хотелось подарить мне лучшее, что у него есть, – эти шахматы. Он любил их больше всего.
– Какая щедрость со стороны мистера Ульриха, – холодно заметила Луиза. – А ему не приходило случайно в голову, что твое время и хлопоты стоят несколько дороже, чем ему кажется?
– Послушай, Луиза, ведь это была просто небольшая услуга с моей стороны. И если бы он предложил мне деньги или что-нибудь в этом роде, я бы просто не взял.
– Ну и дурак, – фыркнула Луиза. – Ладно, раздевайся, повесь все как следует и давай ужинать. Все уже почти готово.
Она пошла на кухню. Джордж, пытаясь задобрить ее, поплелся следом.
– А знаешь, Луиза, мистер Ульрих рассказал мне что-то очень интересное.
– Не сомневаюсь.
– Понимаешь, он сказал, что на свете существуют люди, которым необходимы шахматы, действительно необходимы. Когда они начинают играть по-настоящему, то уже не представляют себе жизни без шахмат. И вот я подумал, почему бы нам с тобой не...
Она резко остановилась и, уперев руки в бедра, посмотрела прямо ему в лицо.
– Ты что же, думаешь, что я, после того как уберу дом, схожу за покупками, приготовлю еду, все зашью, заштопаю, починю, еще сяду и буду учиться играть с тобой в шахматы? Знаешь ли, Джордж Ханекер, для человека пятидесяти лет у тебя возникают весьма странные идеи.
Снимая в прихожей пальто, он размышлял о том, что вряд ли ему удастся когда-нибудь забыть о своем возрасте. Во всяком случае, у Луизы был на этот счет какой-то пунктик: она без конца напоминала, сколько ему лет. Впервые он услышал об этом несколько месяцев спустя после их свадьбы; ему не было еще тридцати, когда предоставилась возможность открыть свое дело. С тех пор он каждый год слышал напоминания о возрасте по тому или иному поводу, хотя, по мере того как он узнавал о Луизе все больше и больше, ловушек, в которые он попадал, становилось меньше.
К несчастью, Луизе всегда удавалось на шаг опережать его. И хотя со временем он начал понимать, что для нее было естественным наложить запрет на такие вещи, как его намерение оставить постоянную, хорошо оплачиваемую работу, или на появление ребенка в трудные времена (о, по мнению Луизы, они всегда трудные), или же на немедленное приобретение собственного дома, когда они могли так дешево его снимать, но все же для него было полной неожиданностью, что она станет так яростно возражать против гостей в их доме, будет отказываться читать те книги, которые ему доставляли удовольствие, против классической музыки по радио или же, как сейчас, против игры в шахматы.
Гости, считала она, – это сплошные расходы и хлопоты, от мелкого шрифта в книгах у нее портятся глаза, от музыки раскалывается голова, а что касается шахмат, то, по всей вероятности, она не считала нужным тратить время на подобные глупости. А ведь раньше, до того как они поженились, печально размышлял Джордж, все было совсем по-другому.
Всегда их окружала толпа его друзей, и, когда споры разгорались вокруг книг или музыки, Луиза слушала с жадным вниманием и интересом. Теперь же все ее потребности сводились к одному и тому же: каждый вечер она садилась перед радиоприемником с вязаньем в руках и, не отрываясь, слушала истошные вопли комедийных актеров.
Конечно, причиной тут было ее слабое здоровье. Она страдала от целого букета всевозможных болезней, которые описывала в таких ярких красках, что Джордж просто не мог не ощущать, как сострадание к ней пронзает все его тело болью. Домашняя аптечка была битком набита лекарствами, еда выродилась в прием легких и совершенно безвкусных пищевых концентратов, и редко бывало, чтобы внушительный счет от врача не увеличивался ежемесячно за лечение того, что Джордж смутно представлял себе как “что-то женское”.
