Мама болела уже несколько дней. Лежала в кровати с высокой температурой и виновато поглядывала на домашних. Непривычно было и даже страшно. Ни Ариша, ни Никита никогда еще не видели маму такой беспомощной.
Конечно, иногда мама жаловалась, что очень устала или плохо себя чувствует. Но, посидев в кресле всего полчаса, срывалась с места и бежала по делам. То готовить ужин, то гладить белье, то зашивать дырку на Никитиных штанах. А тут лежала и лежала, бледная, грустная. Даже когда улыбалась, не становилась веселой. Губы изгибались в улыбку, а глаза оставались потухшими и больными.
Докторша из поликлиники хмурила брови и разводила руками.
— Не понимаю, в чем дело.
— Может, вас положить в больницу? — спрашивала она, но мама, увидев испуганные лица детей, возражала:
— Нет-нет. За мной и дома хорошо ухаживают. Я обязательно скоро поправлюсь.
И не поправлялась.
А за окном ярко светило солнышко. По-зимнему ленивое оно не взбиралось высоко, а медленно и низко катилось по голубому небу, но зато щедро зажигало миллионы искр на покрытой снежным одеялом земле.
Папа громыхал на кухне кастрюлями и вздыхал, бросая взгляды за окно.
На улице — такая сияющая красота, а дома — будто другой мир, безрадостный и унылый. И вроде даже сумрачно, как в дождливую непогоду. И Ариша с Никитой — непривычно притихшие.
— Ну, вот что, друзья-товарищи! — не выдержал папа. — Быстренько собирайтесь и идите гулять.
— Что-то не хочется, — безучастно протянул Никита, но папа не согласился.
— Очень даже хочется. Нечего в квартире киснуть. Хватит нам кислятины. Вон в холодильнике целая банка квашеной капусты стоит. Одевайтесь скорее и бегите. И возвращайтесь румяные и довольные. Чтобы маме на вас смотреть было радостно.
Никита с Аришей вышли из подъезда и словно попали в сказку. Все вокруг переливалось, искрилось, сверкало. Даже воздух. А доброе солнце лукаво подмигивало и тянуло к земле тысячи теплых лучиков. Кого-то нежно гладило, кого-то игриво щекотало, приглашало вместе с собой веселиться и радоваться.
Никита сразу забрался на высокую снежную горку.
Когда с дорожек снег счищали, сваливали его в одно место, вот и выросла посреди двора огромная белая скала. С нее скатываться можно, а еще на ней хорошо в войну играть.
Представил себя воином, защитником старого замка, теперь отбивай атаки вражеского войска. Хочешь — швыряй в неприятеля снеговыми бомбами, хочешь — отстреливайся из палки-пулемета, но врагов не подпускай. В такой момент каждый человек, способный держать оружие в руках, на счету. Даже женщины и дети.
— Ну, ты чего стоишь, Аришка? Враг же атакует!
Но сестра смотрела куда-то в сторону.
— Ой, Никита! Что это?
— Где?
Никита обернулся.
На детской площадке в нескольких шагах от песочницы на тщательно утрамбованном ребячьими ногами снегу торчал большой белый шар.
Никита равнодушно пожал плечами.
— Комок, наверное. Кто-то снеговика хотел лепить.
— Комки такими ровными не получаются, — со знанием дела заявила Ариша. — А этот, смотри, какой гладенький.
Брат присмотрелся.
И правда. Обычно накатанный из снега комок получается неровным, кривобоким, а этот, действительно, очень аккуратный. И по форме вовсе не шар. Вытянутый кверху. Как яйцо.
Никита сполз с горки.
— Давай подойдем.
Комок в высоту оказался Никите по колено и вблизи еще больше походил на яйцо, покрытое ледяной скорлупой. Мальчик постучал по нему кулаком.
— Крепкое.
А Ариша испугалась.
— Не надо! Вдруг разобьешь!
— Ну и что? — хмыкнул Никита. — Другой скатаем.
Сестра посмотрел укоризненно.
— Ну, Никита! Это же не комок?
— А что же тогда? Не яйцо же?
Ариша насупилась.
— А вот и яйцо! Самое настоящее.
В общем-то, и Никита так думал, просто ему немного обидно стало, что сестренка первой заметила необычный предмет, и мальчик не сдержался, усмехнулся.
— И чье же оно по-твоему? Снежного тиранозавра?
Никита превратил свои пальцы в хищно загнутые когти, угрожающе навис над Аришей и злобно зарычал:
— Сейчас как вылупится и Аришку сожрет! Прямо с валенками.
Сестренка отступила.
— Может, и не тиранозавр. Может, просто птица.
А Никита снял перчатку и опять постучал по комку. Только уже осторожно.
Комок отозвался странным гулким звуком, словно внутри его было что-то особенное, а не сплошной снег.
— И где же твоя птица?
Никита завертел головой по сторонам. Сестра посмотрела себе под ноги и произнесла неуверенно:
— Может, с ней что-то случилось. Или она летела, несла яйцо и вдруг выронила. А потом найти не смогла.
Ариша ласково погладила яйцо ладошкой и жалобно посмотрела на брата.
— Ники-ита! А вдруг он замерзнет? Давай отнесем его домой.
Никита тоже представил маленькое неведомое существо, дрожащее от холода внутри яйца.
Ему ведь не убежать и не спрятаться. Он же пока совсем беспомощный, даже с места сдвинуться не может. Вылупится, вывалится на снег, а кругом никого. Ни мамы, ни папы. И мороз. А ночью — еще и темнота.
— Ну, давай!
Никита обхватил руками яйцо, оторвал его от земли, приподнял.
Тяжело!
— Иди скорей, дверь открывай! А то уроню!
Кое-как Никита дотащил яйцо до квартиры, поставил посреди прихожей.
Папа выглянул из кухни.
— Быстро ж вы нагулялись! — заметил недоуменно, а потом увидел на полу большой белый комок. — Вы что это приволокли? Зачем нам дома снежная глыба?
