Людмила Стефановна Петрушевская
Две сестры
В одной квартире жили две сестры, они жили очень бедно. На обед варили картофель, на завтрак съедали по куску хлеба и выпивали стакан кипятка. Они были очень худые, но аккуратные. И всё у себя в доме держали в чистоте. Каждый день они выходили в магазин, и это для них было захватывающее приключение на много часов. Кроме того, обе были записаны в библиотеку и аккуратно раз в неделю меняли книги.
Одевались они тоже очень аккуратно, сами себе вязали кофты и теплые носки, варежки, шарфы и береты. А нитки добывали из старых шерстяных вещей, удивляясь, как много выкидывают некоторые люди на помойку. Короче говоря, их дни были заполнены до отказа. Иногда они что-нибудь находили во время своих прогулок: то кипу старых журналов со всякими полезными советами, выкройками и медицинскими рекомендациями, как что лечить, а то и какой-нибудь почти новый ящик, деревянный и прочный. Сестры очень любили ящики и каждый раз, принеся домой находку, долго вычищали новый ящик и решали, куда его поставить: под стол, на шкаф или на балкон. У них уже было много ящиков и существовал целый план, как из этих ящиков сделать красивые полки для разных вещей в прихожей.
Однако все меняется, и старшая сестра, которой было восемьдесят семь лет, заболела. Врач все не приходил, и младшая сестра, которой было восемьдесят пять лет, сидела у кровати и перебирала в коробке из-под туфель разные старые лекарства, оставшиеся еще от мамы и бабушки и от детей: какие-то безымянные порошки в пакетиках, какие-то мази в облупившихся тюбиках и уже пустые бутылочки и флакончики.
Старшая сестра умирала, это было видно. Она тяжело, хрипло дышала и ничего не могла ответить. Младшая сестра, ее звали Лиза, отчаянно перебирала порошки и мази, надеясь найти что-нибудь против старости, ибо врач на прошлой неделе сказала, что больная умирает от старости и что старость - это тоже болезнь. Лиза бестолково рылась в коробке и плакала, а Рита, старшая сестра, дышала все реже и наконец замерла, глядя в окно. Лиза закричала от горя и помазала остатком какой-то мази полуоткрытый рот сестры, а потом испугалась, что эта мазь может быть ядовитой, и помазала и свой рот, чтобы уйти вместе в случае чего.
В тот же момент, когда мазь начала таять на губах у Лизы, она как будто бы заснула. Во сне ей виделись какие-то люди в черном, которые падали с потолка и исчезали под полом. Они летели, как снег, их было очень много, но вдруг воздух очистился и Лиза проснулась. На кровати лежала чужая девочка в огромной ночной рубашке Риты и таращила глаза.
- Девочка, - сказала Лиза, - ты что тут улеглась? Тут тебе не место таращить глазки! Тут тебе не шутки! Где моя Рита?
- Девочка, - ответила та девочка тонким и вредным голосом, - ты как здесь оказалась, ты чего здесь делаешь? Где Лиза?
- Какая девочка? - сказала Лиза. - Я тебе не девочка!
И она потянулась, чтобы схватить ту девчонку за руку. И вдруг Лиза увидела, что из ее темного старушечьего рукава высунулась маленькая белая ручка с розовыми ногтями! Чья-то рука высунулась из ее собственного рукава!
Лиза страшно испугалась. Она втянула эту чужую руку обратно в свой рукав, рука втянулась. Одежда Лизы как будто опустела, повисла на ней, как чужая. Бедная Лиза закричала: "Что вы со мной сделали?" А девочка на кровати закричала: "Убирайся немедленно отсюда!" И стала пинать Лизу ногой в Ритином сером шерстяном носке, который Рита сама связала. Старушки ведь на ночь надевают носки. И Лиза в последний раз этой ночью надела шерстяные носки на холодные ноги умирающей Риты!
Лиза онемела от гнева и стащила Ритин носок с этой нахальной ноги девчонки. Девчонка же вцепилась в носок и заорала:
- Это мой носок!
- Это Риточкин носок, - закричала Лиза, - она сама его вязала, он штопаный, он Ритин! Девчонка заорала:
- Я его вязала, я штопала, ты что? Я Рита.
- Ты Рита?
- Я Рита, а вот ты кто, дрянная девка?
- Я Лиза! - воскликнула Лиза.
Тут они, конечно, подрались, а потом заревели, а потом Лиза сказала:
- Я поняла, я Лиза, а ты Рита! Ты не умерла, Рита?
- Конечно, нет, - сказала Рита. - Вчера ты плакала, а я слышала и знала: напрасно она плачет. Я не умру, я это знала.
Лиза спросила:
- А ты чувствовала, что я мажу тебе рот мазью?
Рита ответила, что, разумеется, чувствовала. И это была самая большая гадость в ее жизни. Во рту горел огонь, потолок начал уходить в пол, посыпались какие-то черные люди.
- Да, да, да! - закричала Лиза. - Я тоже помазала губы себе этой мазью и тоже почувствовала, что это самая большая гадость в моей жизни!
- Где эта мазь? - спросила Рита. - Надо ее сохранить! Ты понимаешь, о чем идет речь?
- Да, - ответила Лиза, - но там ее очень мало оставалось.
- Вот если бы ты ошиблась и намазала бы мне рот погуще, я бы вообще в пеленках валялась, как дура, - сказала Рита. - Хорошо, нам сколько теперь лет?
- Мне, наверное, двенадцать.
- Мне, я чувствую, тринадцать с половиной. Я уже почти взрослая, - сказала Рита.
- А мама с папой как же? - со слезами в голосе спросила Лиза. Она как младшая была самой большой плаксой, и ее больше всех любили родители.
