Исчезающие сугробы и протаявшие здесь и там холмики с первой травой превратили далекие восточные земли в лоскутное покрывало. Зима выронила свой ледяной скипетр, передавая власть приближающейся весне. Подснежник, гвоздичка и пастушья сумка радостно кивали головками под ярким утренним солнцем, которое сияло сквозь островки облаков, подгоняемых легким ветром. Смеясь и звонко щелкая льдинками, ручей несся вниз со скалистых утесов, огибая еловые и сосновые рощи, навстречу широким равнинам. Первые трудолюбивые муравьи и пчелы уже отправились на работу в молодые заросли. Шумно хлопая крыльями и гогоча, стая гусей летела клином к побережью. Все вокруг просыпалось навстречу весне, которая обещала быть ясной и солнечной.
Говорят, будто по весне некоторыми зайцами овладевает безумие. Представление, которое устроил сейчас один из них, подтверждало эти слухи. Тамелло Де Формелло Кочка (а именно так звали зайчонка) бился насмерть с несуществующими врагами. Вооружившись пращой, он бесстрашно бросался с выступа скалы и делал резкие выпады вправо и влево, выкрикивая:
— Еу-ла-ли-а! Вот вам, вражеское племя, от капитана Таммо из Дозорного Отряда! И ты получай, подлый горностай! Ха! Да ты хотел подкрасться со спины! Ну уж нет, вот тебе, старый крас — прошу прощения — старый крыс!
Бросившись на землю, он с силой лягнул воздух задними лапами.
— Эй, там! Получи-ка, приятель, в живот, чтоб на весь сезон хватило! Что, еще? Ха-ха! Похоже, не хотите. А ну беги, спасай свои шкуры, трусливая команда! Уж пятьсот-то таких, как вы, капитан Таммо одолеет одной левой!
Довольный достойным отпором, который он только что дал отряду из пятисот воображаемых противников, Таммо уселся, зачерпнул снег лапой и съел несколько пригоршней, чтобы немного остыть.
— Пусть только вернутся, вредители рода звериного, я покажу им, что к чему! Не родился еще тот, с кем бы я не справился… Ой, ай!
Он почувствовал, как кто-то схватил его за уши и поднял в воздух. Линум и Саите, старшие брат и сестра Таммо, успели незаметно подкрасться и теперь крепко держали его.
— Опять играем в солдатиков?
Железная хватка Линума не оставляла никаких шансов на спасение.
Таммо было так стыдно оказаться застигнутым за игрой, что он вознегодовал.
— Отпустите меня сейчас же, вы! А не то хуже будет! — пригрозил он, вырываясь. — Я сам пойду!
Саите на всякий случай еще разок наставительно дернула его за ухо, предупреждая: «Полковник хотел поговорить с тобой, негодник, о своем боевом топоре!»
Наконец, Таммо удалось высвободиться, и он бодро зашагал между двумя грузными зайцами, возмущенно бормоча под нос:
— Ну-ну, знаю я, что он скажет. Всегда одно и то же.
Зайчонок немного согнул лапы, выпятил живот, раздул щеки и сделался необыкновенно похож на своего отца, а заговорив, точно так же опустил вниз уголки губ:
— Так-так, разорви меня горностай, если это не наглец Таммо! Что скажете в свое оправдание, господин? Отвечать громко и внятно!
Линум дал братишке легкий подзатыльник:
— А ну, хватит. Полковник прищемил бы тебе хвост за эти шутки. Лучше пошевеливайся!
Войдя под высокие своды хвойного леса, они направились туда, где вился сигнальный дымок Лагеря Кочка. Это было укрепление с неровным частоколом из древесных стволов и большим строением из камней, бревен, мха и клейкого ила, стоявшим посередине. Строение называлось Казармой. Кроты, белки, ежи,
а иногда и лесные мыши так и сновали туда-сюда; с разрешения полковника и его жены Мудрой Дум они тоже жили здесь. Некоторые покачивали головами и неодобрительно перешептывались при виде Таммо, которому предстояло отвечать за очередную проделку.
Сидя в кресле напротив камина, полковник Корнс-бери Де Формелло Кочка представлял собой величественное зрелище. Он был облачен в безукоризненный светло-желтый военный мундир, увешанный звонкими медалями, а на тяжелый подбородок падала тень от козырька фуражки из коричневой древесной коры. Один глаз полковника был все время закрыт, в то время как другой пристально смотрел сквозь монокль из отшлифованного хрусталя со свисающим шелковым шнурочком. Его двойной подбородок колыхался из стороны в сторону, когда он говорил, решительно потрясая тростью и указывая на провинившегося зайчишку, стоящего перед ним:
— Так-так, разорви меня горностай, если это не наглец Таммо! Что скажете в свое оправдание, господин? Отвечать громко и внятно!
Таммо стоял молча, пристально изучая пол, словно бы в надежде углядеть там ответ. Кряхтя, полковник наклонился и приподнял подбородок Таммо кончиком трости так, что они оказались лицом к лицу.
— В чем дело, господин, лягушки откусили вам язык? А ну выкладывайте, где мой боевой топор!
Таммо выполнил то, чего от него хотели. Он вытянулся по стойке смирно, выпятил грудь колесом, поднял подбородок как можно выше и, уставившись в одну точку где-то над головой отца, по-военному отчеканил:
— Господин полковник! Приношу свои извинения по поводу боевого топора, использованного мной в целях игры, господин! Клянусь честью не повторять этого впредь, господин! Голова старого зайца негодующе затряслась, монокль выпал из глаза да так и повис на шнурочке. Полковник схватился за трость, и на секунду показалось, что вот сейчас он ударит сына. Когда он заговорил, его голос звучал на две октавы выше и звенел от возмущения:
