Яковлев Лео
Достоевский: призраки, фобии, химеры (заметки читателя)
Автор выражает искреннюю благодарность Харьковскому институту «Энергопроект», с которым его связывают 45 лет жизни, и лично — его директору Тагиру Алиновичу Алмакаеву за помощь в издании этой книги.
Ищу спасенья я у Господа людей,
Властителя людей,
У Бога человеческого рода
От зла недоброго смутьяна,
Что, наущая, исчезает.
Кто смуту вносит
В сердце человека.
Коран, 114, сура «Ан нас»,
стихи 1–5
(Перевод Иман В. Прохоровой)
Моим врачам — Анатолию Булгакову,
Александру Панову и Сергею Шутову,
посланным мне Всевышним,
пожелавшим продлить мои дни,
посвящаю эту книгу, как и всё,
что мне удалось сделать после 1 февраля 2005 г.
Во имя Всевышнего, Милостивого, Милосердного!
Название этой книги пришло ко мне более пяти лет тому назад, но писать ее я не собирался. Опубликовав два эссе, которые я, для пущей важности, назвал фрагментами этой не существовавшей тогда книги, я долго не мог представить себе содержание и контуры заявленной мною темы. Однако дав мне в начале 2005-го отсрочку, Всевышний осенью того же года буквально заставил меня взяться за перо. Противостоять Его воле я не мог и не хотел, и через два месяца рукопись была завершена.
Не мне судить, почему так случилось. Но, как говорил Рудольф Штайнер, «каждый с чувством полного права может быть вынужден сообщить и обнародовать то, к чему побуждает его способность суждения, его здоровое чутье правды и его чувства». Мне же остается только надеяться, что мир станет несколько чище от всего, что, как мне представляется, достаточно ясно сказано в этой книге.
Харьков. Февраль 2006 г.
Говорите правду, хотя бы она была
горька и неприятна для людей.
Мухаммад
Теперешняя культура —
это начало работы во имя великого будущего,
работы, которая будет продолжаться,
может быть, еще десять тысяч лет для того,
чтобы хотя в далеком будущем человечество
познало истину настоящего Бога,
т. е. не угадывало бы, не искало бы в Достоевском,
а познало ясно, как познало,
что дважды два есть четыре.
Антон Чехов. 1902 г.
Каждому человеку, интересующемуся литературой несколько глубже, чем это предполагают школьные курсы, приходилось и приходится читать и выслушивать о Федоре Михайловиче Достоевском самые разнообразные мнения и характеристики. Достоевского «любят» и «не любят» и даже ненавидят, «понимают» и «не понимают», у него есть апологеты, доброжелатели, недоброжелатели и ниспровергатели. Наиболее строен и могуч хор апологетов этого писателя, относящихся к нему, как к святому, не совершившему в своей жизни ни одного безнравственного поступка, и воспринимающих любое, без какого-либо исключения, его слово как глубокомысленное откровение и пророчество. Среди апологетов особо следует выделить «великих писателей современности», хотя и забываемых иногда даже при жизни, но видевших себя «продолжателями литературного дела» своего кумира. Став Нобелевским лауреатом, или торжественно отказавшись от этой премии, такой какой-нибудь Жан-Поль выстраивает свою иерархию литературного величия, на вершине которой для него находится Достоевский, а себе отводит второе или третье место. И вдруг (мы с этим словом еще не раз столкнемся) к нему в руки попадает книга некоего В. Сирина «Mйprise», а в ней такая фраза: «Что-то уж слишком литературен этот наш разговор, смахивает на застеночные беседы в бутафорских кабаках имени Достоевского; еще немного, и появится «сударь», даже в квадрате: "сударь-с", — знакомый взволнованный говорок: "и уже непременно, непременно…", а там и весь мистический гарнир нашего отечественного Пинкертона». Жан-Поль в ужасе: ведь ниспровергая Достоевского, Сирин разрушит взлелеянную им иерархию, а если не будет «первого», то как же он, Жан-Поль, будет вторым или третьим? И, озверев от этой мысли, Жан-Поль «разносит» в прессе хороший роман, даже не дочитав его и не поняв в нем ни уха, ни рыла. А что бы с ним случилось, если бы он мог узнать, что Лев Толстой, когда ему рассказали, что Александр Потебня не любил Достоевского и Гоголя, заметил:
«— Достоевского — это я понимаю; надо сказать, что как художник он часто невозможен. Но почему Гоголя — не понимаю.
Он помолчал и добавил:
— Люблю таких независимых людей с собственным мнением».
Апологетов Достоевского вряд ли можно считать «независимыми людьми с собственным мнением», ибо они без конца повторяют одно и то же, ранее ими усвоенное.
Ниспровергатели, чьи голоса тонут в массовом славословии, не только имеют свои претензии к стилю, языку, сюжету, к уровню качества его текстов, считая весьма завышенной оценку его писательского дарования, но и высказывают серьезные замечания, касающиеся его нравственного облика и некоторых особенностей его личности. При этом иногда одни и те же ситуации получали у апологетов и ниспровергателей прямо противоположные оценки. Так, например, после появления романа-памфлета «Бесы» И. С. Тургенев говорил: «Выводить в романе всем известных лиц, окутывая, и, может быть, искажая их вымыслами собственной фантазии, это значит выдавать свое субъективное творчество за историю, лишая в то же время выведенных лиц возможности защищаться от нападок. Благодаря, главным образом, последнему обстоятельству я и считаю такие попытки недопустимыми для художника». Это замечание Тургенева апологеты-литературоведы квалифицировали как «литературно-эстетическое», хотя речь в нем, как видим, идет об элементарной подлости памфлетиста. Содержащийся в «Бесах» грязный пасквиль на Тургенева осуждал и Лев Толстой.
