Это был фантастический, безумный, старый дом, дико глядящий на город немигающими глазами. Под его высокими сводами птицы свили гнезда, так что сам дом уже скорее походил на тощую старуху-привидение с растрепанной шевелюрой.
Холодным осенним вечером они поднимались по длинному склону холма — Мэгги и Уильям — и вот, увидев дом, она поставила на землю чемодан, купленный в фешенебельном магазине «Сакс» на Пятой авеню, и произнесла:
— О нет!
— Да! — Уильям бодро тащил свой потрепанный старый баул. — Разве это не жемчужина? Посмотри на него, это просто сокровище!
— И ты заплатил две тысячи долларов вот за это? — вскричала она.
— Да он стоил тридцать тысяч долларов… пятьдесят лет назад, — с гордостью заявил он. — И теперь он весь наш! Черт возьми!
Мэгги подождала, пока ее сердце забилось ровнее. Ей было не по себе. Она переводила взгляд то на Уильяма, то на дом.
— Он… он несколько смахивает на дом Чарльза Аддамса, не правда ли? Знаешь, того, который рисует комиксы про вампиров для «Нью-Йоркера»?
Но Уильям уже подошел к дому. Она осторожно ступила вслед за ним на скрипящие ступени крыльца.
Дом, казалось, взмывал ввысь со всеми своими тремя мансардами, колоннами с каннелюрами и лестничными пролетами в стиле рококо, башнями, шпилями и эркерами с зияющими в них выбитыми стеклами; и на всем этом — тонкий налет никотиновой желтизны от времени. Внутри дома царил покой бесшумно летающей моли, неподвижно висящих оконных штор и задрапированных диванов, похожих на невысокие белые надгробия.
И снова она почувствовала, как все опускается у нее внутри. Если ты всю свою жизнь провела на широкой и тихой улице в большом, опрятном доме, в котором слуги незаметно поддерживали порядок, в котором всегда, где бы ты ни находилась, под рукой был телефон, а ванна была огромной, как бассейн, и единственное усилие, которое тебе приходилось прикладывать, это поднять невероятно тяжелый бокал с сухим мартини — что ты должна подумать, оказавшись в замшелой пещере, в подземелье с привидениями, перед мрачными стенами и полнейшим хаосом? «Господи, — думала она, — что, если американцы дойдут до такой жизни: домов не хватает, цены бешеные. Зачем людям вообще жениться?»
Она с трудом сохраняла на лице спокойствие и невозмутимость, поскольку Уильям кричал, то взбегая, то спускаясь по лестнице вниз, быстро и важно шагая по комнатам, гордый, словно он сам построил этот дом.
— Я призрак отца Гамлета, — произнес Уильям, спускаясь по темным ступеням.
— …отца Гамлета, — повторило эхо с высоты лестничного колодца.
Уильям улыбнулся и поднял указательный палец.
— Слышала? Там, наверху, живет Слухач. Мой старинный приятель. Он слышит все, что ты говоришь. Только вчера я говорил ему: «Я люблю Мэгги!»
— «Я люблю Мэгги», — повторил Слухач откуда-то с высоты.
— А у него есть вкус, у этого Слухача, — заметил Билл. Он подошел к Мэгги и взял ее за плечи. — Ну, разве этот дом не прелесть?
— Он большой, тут я с тобой согласна. И грязный — тут я тоже с тобой согласна. И уж точно старый.
Она смотрела ему в лицо, их глаза встретились. И по тому, как медленно изменяется выражение его лица, она поняла, что ее собственное лицо совсем не отражает должного стремления полюбить этот необъятный дом. Проходя через дверь, она порвала о гвоздь нейлоновый чулок. На дорогой твидовой юбке, которую она привезла из Сан-Франциско, уже виднелось грязное пятно, и еще…
Уильям снял руки с ее плеч. Он посмотрел на ее губы.
— Он тебе совсем не нравится, правда?
— Ну, не то чтобы…
— Может, стоило лучше купить автоприцеп?
— Нет, что ты, не говори глупостей. Просто мне надо привыкнуть. Кому захочется жить в этой тесной коробке на колесах? А здесь — простор.
— Или подождать еще годик с женитьбой, пока не накопим денег?
— Да может, мы и не задержимся здесь надолго, — сказала она, стараясь казаться веселой.
Зря она так сказала. Он не хотел никуда отсюда уезжать, никогда. Это был дом, который он любил и в котором хотел остаться на всю жизнь. Уильям смотрел на него как на свое постоянное жилище.
— Здесь, наверху — спальня.
Остановившись на первой лестничной площадке, где тускло горела лампочка, он открыл дверь. За ней оказалась комната, в которой стояла кровать с пологом на четырех столбиках. Уильям собственноручно отскреб и отчистил эту комнату и поставил сюда кровать, чтобы сделать для Мэгги сюрприз. На стенах, оклеенных новенькими желтыми обоями, висели яркие картины.
— Симпатично, — все еще с трудом проговорила она.
— Рад, что тебе понравилось, — не глядя на нее, пробормотал он.
На следующее утро, после завтрака, полный сил и идей, он летал по всему дому вверх-вниз, насвистывая и напевая. Мэгги слышала, как он срывает старые шторы, подметает холл, выбивает осколки старого стекла из разбитого окна в кухне. Она лежала в кровати. Теплое желтое солнце вливалось через южное окно, касаясь ее руки, лениво покоящейся на одеяле. Мэгги лежала, не имея никакой охоты двигаться, с изумлением слушая, как ее жизнерадостный муж носится из комнаты в комнату в порыве мгновенного вдохновения, жизнерадостный — вот точное слово. Сегодня ты делаешь ему больно или разочаровываешь, а назавтра все забыто. Он снова полон сил. Вряд ли она могла сказать о себе то же самое. Он был словно фейерверк, летающий и взрывающийся по всему гулкому дому.
