Глава 1
Мистер Окройд покидает дом
I
Там, далеко внизу, простираются Пеннинские горы — бугристый хребет Англии. Сначала их видно целиком, от Скалистого края до горы Кросс-Фелл, но постепенно мы спускаемся в середину горной гряды, и дербиширские и камберлендские холмы пропадают из вида. Промеж хлопкопрядильных фабрик Ланкашира и суконных фабрик Йоркшира вклинились торфяные пустоши — могучие ветра дуют над вересковыми зарослями и черными камнями, а в гулком воздухе по-прежнему кричат кроншнепы, как кричали еще до прихода римлян. Тут и там проблескивают небольшие горные озерца, которые теперь называют резервуарами. Летом здесь можно гулять, слушая жаворонков, и за целый день не встретить ни единой живой души. Зимой уже через час или два вы заблудитесь и, вполне вероятно, замерзнете насмерть, не дойдя каких-нибудь десяти миль до трамвайных путей Брадфорда или Бернли. Тут расположились Бодкин-Топ, Хай-Грив, Блэк-Мур и Фор-Гейтс-Энд. Это совсем глухие деревушки, почти не изменившиеся со времен Вильгельма Завоевателя, но пока вы не увидите их собственными глазами, вам ни за что не почувствовать промышленно-торговый дух Йоркшира и Ланкашира и не понять, отчего так полюбились местным жителям «Мессия» Генделя и регби. Здешние места хранят множество тайн. У подножия холмов притулились клочки возделанной земли, прозванные «отхватами», — их вырвали из цепкой хватки торфяников, отсюда и название. Справа виднеется длинная полоса дыма, под которой ютятся городишки Западного Райдинга[1], а по дорогам, рельсам и каналам между фабриками путешествуют тюки с шерстью, очесами, тканями и пряжей. Все это тоже вполне можно назвать Отхватом.
Поначалу города кажутся лишь черной каемкой вересковых пустошей, скальной породой, причудливо и в избытке вышедшей здесь на поверхность, но, подъехав ближе, вы заметите сонмы высоких дымовых труб и вереницы домиков из чернеющего камня, похожие на зубчатые гребешки холмов. Эти обдуваемые ветрами пустоши, эти темные звенящие долины, эти фабрики, крошечные дома и нелегкий труд «отхватывания» вскормили особое племя людей: крепких, кряжистых, чопорных и холодных. У них массивные выступающие подбородки и короткие верхние губы, они подчеркивают согласные, широко растягивают гласные, всегда говорят напористо и не боятся ничего, кроме загадочных правил местного этикета и любых проявлений чувств. Вечером в нижней части неба вы заметите необычные созвездия и ползущих к ним золотых жучков: это уличные фонари и трамваи на холмах. Вот только здесь это не просто фонари и трамваи, а маленькие аванпосты цивилизации в забытой Богом глуши, и потому от них веет чем-то смелым и романтическим. Однако сейчас не вечер, а разгар сентябрьского дня. Солнце освещает ближайший к нам городок, который теснится в узкой, взбегающей к пустошам долине. Должно быть, это Браддерсфорд[2]: на перепутье множества дорог виднеется ратуша, и любой, кто бывал в здешних местах, сразу узнает ратушу Браддерсфорда с музыкальными часами, которые играют «Тома Боулинга»[3] и «Девицу из Ричмонд-Хилла»[4]. Про ратушу говорят, что это «изысканное здание в стиле итальянского Ренессанса», и оно всегда выглядит так, словно попало сюда по ошибке.
Верно, это Браддерсфорд. Смотрите, вон огромная фабрика «Холдсворта и компании», которую никогда не называли изысканной и ни к каким архитектурным стилям не причисляли, зато, судя по виду, ей тут самое место. На солнце сверкает Мидлэндский железнодорожный вокзал, а рядышком блестит стеклянная крыша Браддерсфордского Большого рынка — под его надежным кровом вы можете наскоро поесть, купить ботинки, сковороду, мятные леденцы, отрез на платье или пластинку с шуточными песенками. Приземистое здание слева от ратуши — Конгрегационалистский молитвенный дом Лейн-Энда, чудище, способное разом проглотить две тысячи человек, если им вдруг взбредет в голову послушать «душевные песни и зажигательную службу». Та грязная полоса — либо канал Лидс-Ливерпуль, либо канал Эр-Колдер. Рядом рощица фабричных труб. По большей части они дымят раздумчиво и неторопливо, ведь сегодня суббота, и поток рабочих вылился из больших ворот на улицу четыре часа назад. Некоторые трубы не дымят вовсе; они притихли и стоят теперь как памятники ушедшей эпохе, потому что торговля давно не идет. Возможно, виной тому какие-нибудь парижские, лондонские или нью-йоркские модницы, одна из которых ужаснулась дурному вкусу другой: «Милая, сними это сейчас же!»; потом за ними повторили дамы попроще, а следом и вовсе немодные дамы последовали их примеру, в результате чего станки Браддерсфорда теперь стоят без дела. Да, торговля по-прежнему очень плоха… Но достаточно взглянуть на Браддерсфорд, и вы сразу поймете, что рано или поздно он обязательно выкарабкается: дождется удобного случая и расправит плечи, — такой решительный и мрачный у него вид. Впрочем, сегодня город думает вовсе не о шерсти и не о торговле.
Нечто странное творится на узкой оживленной дороге в западной части города. Она называется Манчестер-роуд; впрочем, чтобы попасть по ней в означенный город, вам пришлось бы сперва залезть на обдуваемую всеми ветрами крышу Англии и провести часок-другой в компании кроншнепов. Странность же в том, что сейчас Манчестер-роуд не видно. Ее затопила серо-зеленая волна — волна матерчатых кепок.
