Ты ветра не пугайся, это просто река замерзает, в дом просится, да мы ее не пустим, не бойся. Залезай под одеяло, а я дров подкину и историю тебе расскажу…
В давние-давние времена, когда зимы были такими теплыми, что река не замерзала, пришел в наше село человек. Вдоль реки пришел, с моря, – глаза зеленые, волос седой, на лице – мука. Вышел на площадь, огляделся и упал как мертвый.
И вышла из дому старая Сабер, пра-пра-и еще много раз прабабка нашей Сабер, посмотрела на чужака, знак охраны начертила и говорит:
– Если найдется у нас в селе кто-нибудь, у кого в голове лежат мысли, а не песок, то убьет он чужака, но останется чист перед холмами, лесом и рекой. Только нет у нас мудрых, в головах лишь жалость да рыба, а рыбы нынче в реке много… Я, старая Сабер, говорю вам: много бед принесет чужак нашим местам, я говорю громко, знаки охраны рисую, знаки понимания рисую, но в ваших ушах ветер, а в глазах – слезы, не слышите и не видите…
Сказала так Сабер, плюнула лежащему на грудь и ушла. А чужака унесли в дом к одной женщине, Канди ее звали, Добрая Канди.
И стала Добрая Канди чужака нежной рыбой кормить, травами поить, знаки долгой жизни рисовать. Всем селом ей помогали, кто целебных ягод принесет, кто теплое одеяло, – потому что жалости у людей всегда больше, чем ума, и видеть дальше утра они не умеют…
А чужак оклемался потихоньку, стал на крыльцо выходить, с людьми разговаривать. Очень странный, скажу тебе, человек – говорит вроде и по-нашему, а как-то чудно, одет неприлично, знаков не понимает… А вот так – не знал ни одного знака, ни охраниться не мог, ни удачу навести, ни рыбу в сеть заманить. Как до таких лет дожил – непонятно.
Появился он со стороны моря, и все говорил, что если идти вниз по реке, то придешь в город, что много людей живет в этом городе, и странные вещи там творятся. Дома все каменные, по улицам железные звери ходят, а знаков в этом городе никто не чертит.
Конечно, мужики наши, как услышали, начали вниз по реке ходить – кому не охота на неведомый город посмотреть. Да только сам знаешь – от нашей деревни и до самого моря только степь мертвая, солью отравленная. На три часа ходу – степь, а дальше море, а что за морем – даже старая Сабер не знает.
