Текст публикуемого здесь «Дневника» Н. А. Бестужева воспроизводится по авторскому беловому списку, принадлежавшему ранее М. И. Семевскому и ныне хранящемуся в Пушкинском Доме при Академии Наук. Он примыкает к той обширной литературе, которая была вызвана знаменитым переходом из Читы в петровский Завод. Как известно, этот переход был одним из крупнейших, событий Сибирской жизни декабристов, и нет почти мемуаров, в которых не отразились бы, с большей или меньшей полнотой впечатления этого перехода или «похода», как говорили некоторые декабристы. Таковы воспоминания П. Е. Анненковой, М. Н. Волконской, Н. В. Басаргина, А. П. Беляева, Н. И. Лорера, А. Е. Розена, И. Д. Якушкина, В. П. Штейнгеля и др.
Наиболее ценным среди этой литературы следует признать недавно опубликованный Б. Л. Модзалевским «Дневник» В. И. Штейнгеля[1]. Как ни как, но на всех мемуарах всегда лежит печать некоторой ретроспективности. В позднем рассказе невольно сглаживается многое, бывшее чрезмерно острым в свое время, стушевываются мелкие, но яркие штрихи и детали и, наоборот, приобретает значение чего-то важного и необычайно существенного то, что казалось мелким и незначительным в момент непосредственного переживания.
Поденная запись Штейнгеля потому то и является таким ценным приобретением, что дает возможность ознакомиться с непосредственными впечатлениями и переживаниями декабристов в момент самого перехода. Вместе с тем вырисовывается ряд тонких мелочей быта, оставшихся незамеченными или забытыми позднейшими мемуаристами. В кратких, но содержательных записях Штейнгеля, по слову Б. Л. Модзалевского, «встает, как живая, картина длинного, многолюдного, оживленного и кипучего каравана переселенцев…»
То же можно сказать и о дневнике Н. А. Бестужева. С его страниц веет обаяние той же непосредственной свежести восприятия; читая его, как-то улавливаешь тот дух бодрости и ту силу духа, которые были так характерны для декабристов в казематскую эпоху. Особенно характерна в этом отношении запись от 11 августа: «… но мы люди мастеровые…» и т. д. Живости описания содействует и то, что автор был вместе с тем и художником-живописцем. Одна за другой ярко зачерчиваются разнообразные и живописные сцены. Ясное небо, ярко горят звезды, пылают костры, около них собираются причудливые группы, смешанный говор, освещенные юрты и т. д. — и над всем этим веет радостное восхищение узника, поставленного, наконец, лицом к лицу с природою. Огромно значение этого дневника и в биографическом смысле. Особый интерес имеют упоминания о встрече с бурятами, о составленном Н. Бестужевым уже в то время словарике, о первых опытах записывания бурятских сказок и песен и т. п.
Следует отметить и подчеркнуть одну любопытную и важную особенность. Дневник Н. Бестужева не только по характеру и значению своему близок к аналогичному дневнику Штейнгеля — он близок и по содержанию. Местами эта близость переходит в тожество. Есть целый ряд записей, с буквальной точностью воспроизводящих записи Штейнгеля. Очевидно, во время самого перехода, Николай Бестужев дневника не вел или ограничивался только некоторыми заметками, в качестве важнейших вех для будущего воспроизведения, как это часто бывает при такого рода записях. В Петровске же он, на основе записей Штейнгеля, восстановил картину пути, добавив к ним целый ряд фактических подробностей, а также придав им определенную литературную форму. Заметки Штейнгеля, при этом, он иногда, как уже сказано, приводит дословно, иногда пересказывает их с большей или меньшей близостью к подлиннику. То, что дневник Бестужева зависит от дневника Штейнгеля (а не наоборот) показывает точное воспроизведение различных цифровых данных, которые в таком изобилии приводит Штейнгель (количество верст, дворов и т. п.). Особенно показательна следующая запись: «12-е. Переход до станции Ширихонской (вер., 23 двора)». Точно такую же запись: без указания количества верст находим в соответственном месте и у Штейнгеля. Таким образом, восстанавливается, до некоторой степени, процесс создавания этого дневника: Н. Бестужев писал его по Штейнгелевской канве.
Это позволяет вскрыть и другую сторону путевых записок Н. Бестужева. Они имеют значение не только лишнего биографического документа из Сибирского периода. Перед нами своеобразное художественное произведение, четкий памятник литературных вкусов и увлечений декабристов. Б. Л. Модзалевский заметил по поводу Штейнгеля, что он «сумел придать своему дневнику некоторый поэтический налет, некоторый романтический оттенок». Дневник Н. Бестужева носит уже следы определенной литературной обработки.
В литературе о декабристах уже обращалось внимание на книжное восприятие ими многих явлений жизни. По литературным образцам представляли они и будущую революцию, и свою роль в ней. Одним из таких образцов для многих декабристов — для Н. Бестужева особенно — был Стерн. Стерн играл значительную роль в его жизни. Путешествие Стерна было единственной книгой у него в крепости, — книгой, которая, быть-может, спасла его от потери рассудка; со Стерном он, по собственному его признанию, не расставался во всю жизнь. Стерновским влиянием определяется и литературное творчество Ник. Бестужева. В Стерновских тонах и с обильными Стерновскими реминисценциями построено и его наиболее значительное, автобиографическое произведение: «Отчего я не женат»
