В последний день учебного года у меня всегда бывает одно и то же ощущение. Оно, наверное, похоже на чувства свежевыпущенного зека, когда тот переступает порог тюрьмы, – будто сердце сейчас взорвется от предчувствия полной свободы, и при этом нет никакой уверенности в том, что не проснешься завтра на своей тюремной койке. Есть, конечно, разница – вряд ли воображение зека греет перспектива неспешных экскурсий по магазинам в рабочее время и утренних занятий тайским боксом в полупустом зале, – но тем не менее... И в моей прошлой студенческой жизни, и в нынешней реинкарнации в качестве миссис Стоун, консультанта по поступлению в высшие учебные заведения, я всегда любила последний день учебного года.
На других работах последнего дня просто не существует. В моей недолгой юридической карьере (от которой у меня осталась только глубочайшая ненависть к сточасовой рабочей неделе, туго набитой воодушевляющими темами типа «Проект предварительного соглашения о займе под залог недвижимости нежилого фонда») такой вещи, как последний день, и быть не могло – если не считать счастливого дня увольнения. Каждый двадцатичетырехчасовой период плавно перетекал в следующий, частенько без захода домой, а стопки бумаг на моем столе становились все выше и выше, пока весь мой кабинет не обрастал стогами неразобранных документов. Отпуск никак не менял ситуации. Я не в состоянии расслабиться и спокойно отдыхать, если знаю, что каждый день, когда я валяюсь у бассейна, приносит новый стожок бумаг на мой стол, и в следующие выходные я буду до утра разбирать завалы, накопившиеся за жалкие пять дней отпуска. Нет, такой дивной вещи, как последний день, в реальной жизни просто не существует. Поэтому меня очень радует, что я уже давно не в реальном мире. Мир, в котором я теперь живу, называется система образования. Даже еще лучше – система элитного частного образования, что переводится как хорошая зарплата, короткий рабочий день, никаких занудных формальностей и, разумеется, Последний День.
И вот я закрываю дверь своего кабинета и выхожу в восхитительный июньский лос-анджелесский полдень. Ласковое солнышко и целых три месяца свободы впереди – так и хочется запрыгнуть в машину, не открывая двери; но, во-первых, на мне туфли на семисантиметровых шпильках, а во-вторых, я все-таки не тот человек, который запрыгивает в машину, не открывая двери. К тому же я замечаю стайку учеников, болтающихся у школьной парковки. Подходя ближе, я слышу, как они обсуждают планы на время, оставшееся перед отъездом на учебу, – кто едет в Калифорнийский технологический, а кто – в Европу, где, как думают их родители, они будут «учиться», или, как думают и сами детки, и я, и колледж, – оттягиваться с такими же провинциальными американскими лоботрясами, которым для резюме нужна «учеба за рубежом». Ну и, разумеется, выпивка, которую можно приобретать без удостоверения личности.
Не будь сегодня последний день учебного года, я бы им обязательно помахала и поздоровалась, но мое законное лето уже несколько минут как началось, и мой интерес к юным мерзавцам равен нулю. Поэтому я как ни в чем не бывало прохожу мимо, делая вид, что никого не вижу, хотя они стоят метрах в шести от моей машины. Однако этот номер не проходит.
– Здравствуйте, миссис Стоун, – это Марк, один из моих подопечных. – Хорошая машина. А вы крышу опустите?
У юридического периода моей биографии все-таки имелись свои плюсы: денег у меня было значительно больше, чем свободного времени, чтобы их тратить. В итоге у меня скопилась сумма, достаточная – для того, чтобы делать такие покупки, как будто я все еще юрист, хотя моя нынешняя зарплата раза в три меньше, чем была тогда. Так что машина, о которой говорит Марк, – это двухместный «мерседес»-кабриолет, и я обожаю ее до смерти. В принципе, преподавателю не стоило бы ездить в школу на такой броской машине, но в школе Бэль-Эйр это не проблема. На школьной парковке рядочками стоят куда более дорогие модели «мерседесов» – их некоторые наши детки получают на свой семнадцатый день рождения.
Я смотрю на Марка и обдумываю варианты ответа. Крышу я опускаю крайне редко – в основном из-за того, что так до конца и не освоилась в роли «дамы-в-кабриолете-с-развевающимися-по-ветру-длинными-волосами». На парковке и на светофоре я смотрюсь шикарно, но как только скорость переваливает за три мили в час, волосы тут же облепляют лицо и пачкаются в блеске для губ. Я опробовала все варианты установки ветрового стекла, поставила еще одно за своим сиденьем, но каждый раз все заканчивалось картинкой из «Семейки Адамс»: братец Оно за рулем шикарной машины. Один раз даже попыталась замотаться шарфиком, как Джеки Кеннеди, но я выглядела ужасно смешно и стащила его с головы, не успев выехать из гаража, потому что на улице стоял сосед, и я не могла появиться перед ним в огромном старом шарфе, завязанном под подбородком.
Однако сегодня я чувствую, что готова позволить себе любые вольности. К черту блеск для губ, думаю я, лето, свобода, и загорать я буду без лифчика.
Я смотрю Марку прямо в глаза:
– Именно это я и собираюсь сделать. А теперь разрешите откланяться на ближайшие несколько месяцев.
