Девять месяцев из жизни - [5]

К тому же должна честно признаться: я не люблю детей. Они шумные, грязные, ничего не могут делать сами, и большинство из них – просто противные. Да, представьте, именно так я и считаю. И не надо мне говорить, что, мол, появится свой ребенок и все будет по-другому – я в этом совершенно не уверена. Я просто не в состоянии представить себя с ребенком. По крайней мере сейчас.

Я, конечно, не утверждаю, что все так и останется. Я постоянно обещаю Эндрю, что когда-нибудь я созрею, а пока хочу еще немного понаслаждаться своей жизнью, прежде чем на нее будет претендовать кто-то еще. Согласно моей теории, мое материнское естество само мне подскажет, когда я буду готова, и в один прекрасный день я обнаружу, что сижу у телевизора и хлюпаю носом от рекламы подгузников. Пока еще такого не было. Но когда-нибудь случится. Я так думаю. Наверное.

Правда, Эндрю и слышать не хочет о моей теории. С тех пор как в прошлом месяце мне стукнуло тридцать, он меня просто умучал этой детской тематикой и, похоже, прекращать не собирается. Ну конечно, ему же надо с кем-то играть – это, по-моему, главная причина, по которой он так рвется завести ребенка. Он ведь сам практически ребенок. Почему так категорично? Хорошо, вот вам навскидку, не по порядку, а что первое в голову пришло:

1. Он не выносит вкус алкоголя (ему, правда, нравятся ведерки со льдом для охлаждения вина, но он в курсе, что я никогда, нигде, ни при каких условиях не позволю ему заказать вино в ведерке), поэтому, когда мы выбираемся пообедать с друзьями и все заказывают вино, Эндрю берет горячий шоколад.

2. Он состоит в девятнадцати «мужских» софтбольных[1] клубах, он называет свои биты по именам (Черный Гром, Верняк и Убийца), а иногда, перед большой игрой, спит с ними.

3. Самый любимый на всем белом свете магазин Эндрю называется «Сода Поп Шоп». Серьезно. Заведует этим безалкогольным раем чокнутая негритянка в кучеряшках, которая знает про содовую абсолютно все, и Эндрю может болтать с ней часами про историю имбирного эля или целебные свойства шипучки из корнеплодов. Домой он после этого приходит в полнейшем возбуждении от новой содовой, которую ему не терпится попробовать, а покупает он ее целыми упаковками, потому что одна бутылка Чистой Радости со Вкусом Голубики и Сливок его не удовлетворит.

Продолжать надо? Я понятия не имею, как так получилось, что мы оказались вместе, но получилось, в общем-то, неплохо.

То есть очень даже неплохо, пока дело не доходит до детской темы. Ему не дают покоя сладкие мечты о том, как он пойдет с деточкой в кино смотреть какую-нибудь голливудскую пакость, на которую я отказываюсь с ним ходить, и как они будут устраивать дегустации новых видов содовой, и как они в воскресенье пойдут в зал игровых автоматов поорать и покривляться у какой-нибудь дурацкой японской игрушки, причем все это ему нужно сейчас.

Можете себе представить, как на него подействовали новости от Джули/Джона. Я вдруг осознаю, что начинаю очень, очень нервничать.

Наш столик готов, и, пока мы усаживаемся, я понимаю, что мне придется изобразить хоть какой-нибудь интерес к Джулиной беременности. Уровень моих познаний в области деторождения колеблется где-то в районе нуля, и я совсем не в настроении пополнять их прямо сейчас. Но Джули – моя подруга, для нее это серьезно, так что, подозреваю, мне придется побыть милой-хорошей. Я быстренько генерирую стратегию: если детская тема приблизится к невыносимому уровню, я переключусь на незаметное подслушивание мужских разговоров. Отлично, думаю я, у меня хотя бы есть план.

Я вытаскиваю салфетку из-под фужера и стелю ее на колени.

– Ну, – спрашиваю я, – и как ты себя чувствуешь? Это действительно так ужасно?

Джули чуть не взлетает со стула в предвкушении того, как она мне все сейчас расскажет:

– Что ты! Я себя потрясающе чувствую! Вначале уставала ужасно, но по утрам совсем не тошнит.

– Нисколько не удивительно.

– Но когда я была у врача на той неделе, я там встретила одну женщину в приемной, так ее тошнило все девять месяцев. Она все время носила с собой чашечку, чтобы сплевывать в нее, потому что ее тошнило даже от вкуса собственной слюны.

Это, наверное, самое омерзительное, что я когда-либо слышала, и я тут же делаю соответствующее выражение лица.

– А на странную еду тебя тянет?

– Да не очень. Хлеба я стала есть больше, чем обычно, вот, по-моему, и все.

Поехали. Джулия начинает припоминать каждый белок, жирок и углеводик, который она употребила за последние четыре месяца, но на это мне хватит и одного уха, а другим я могу послушать Эндрю, который ведет мужскую версию моей игры с Джулией.

– Ну, и во сколько, ты думаешь, тебе обойдется ребенок? – В этом весь Эндрю. Сразу к деньгам. Я вижу, что Джон слегка озадачен: наверное, эта сторона детского вопроса еще не обдумывалась.

– Не знаю, – говорит Джон. – Ну, что там – одежда, вещи всякие, частная школа...

Эндрю в полном недоумении, и я точно знаю почему. Ему просто в голову не придет, что можно что-либо делать без детального расчета расходов, равно как без анализа затрат/результатов. Когда у нас будут дети, я не удивлюсь, если он составит на них бизнес-план.