Действующие лица
Князь Свирь-Мокшанский – человек неопределённого возраста, лысоватый, хилый.
Бубенгоф – солиден, держится завоевателем.
Мокей Зобнин – лет пятидесяти, вертляв, боек и мечтателен.
Иван Кичкин – стар, тучен и нездоров.
Пётр Типунов – сладкогласен и миролюбив.
Костя Зряхов – юноша пухлый, говорит пренебрежительно, с неожиданными оттяжками.
Евстигнейка – личность растрёпанная, с безумными глазами.
Татьяна Зобнина – дама вдовая, дородная, двигается неохотно.
Марья Викторовна – девица бойкая и живая.
Нетрезвый Пассажир.
Старуха с прошением.
Начальник станции.
Быков – сторож.
Жандарм.
Телеграфист.
Помещение для пассажиров I и II класса на маленькой станции в пяти верстах от заштатного города Верхнего Мямлина. Одна дверь прямо против зрителя, другая – в левом углу. За этой дверью – уборная. Суетится Зобнин, распаковывая кульки, Татьяна и Костя расставляют на столе бутылки и закуски.
Зобнин(озабоченно). Стало быть – помни, Татьян: как только я его введу – сейчас ты встречу ему с подносом…
Татьяна. Слышала уж! Только – долго я не сдержу: тут боле пуда…
Зобнин. Удержишь! Должна удержать, коли тебе браслета обещана! А ты, Кость, валяй поздравление, да поскладней как, да позычнее, он, поди-ка, глуховат.
Костя(пренебрежительно). Ладно, скажем! Видал я их брата… Это ваши понятия такие, что коли Князь, так уж обязательно – глух али ещё чем страшен.
Зобнин(мечтательно). Эх, кабы удалось! Ловко бы… н-да-а! Кичкина-то обошёл я… он там дома готовится, а я… (Беспокойно.) Ты гляди, Татьян, – сначала можжевеловой ему, да рюмку-то побольше которая…
Костя(с горечью). Эх, культурность! Можжевеловой… князю-то! (Сплёвывает сквозь зубы на пол, сокрушённо качая головой.)
Зобнин(задумчиво). Что ж, – купоросного масла поднести ему, что ли? (Уверенно.) Ничего! Можжевеловая – она сразу непривычного человека ушибёт! Какого ты сословия ни будь, она, брат, всякое упрямство разможжит…
Татьяна(вздыхая). Всё, чтобы разможжить…
Зобнин. Дурёха! Надо нам, чтобы человек мягок был и ласков с нами, али не надо? Ты – молчи! Ты старайся красивее быть…
Костя(ворчит). Тут, для этого, бургонское али шампанское требуется.
Зобнин(раздражаясь). Отстань, подь в болото! Послушал я тебя, угостил намедни следователя бургонским этим…
Костя(возмущён). Да кагор это был, говорю я вам, а вовсе не бургонское! Простое церковное вино!
Зобнин(кричит). Врёшь! Оконфузил ты меня! Откуда в церковном таракану быть?
Начальник станции(в дверях). Действуете?
Зобнин. Готовимся. Сколько до поезда?
Начальник станции. Ещё… час тридцать семь. А у жены моей зубы разболелись.
Татьяна. Вы их – парным молоком…
Костя(скорбно). Вот! О, господи… парное молоко!
Начальник станции. С молока меня, извините, тошнит. (Мечтательно.) Нет, против зубов следует употреблять что-нибудь крепкое…
Костя(уверенно). Обязательно! Нагретый коньяк, а то – ром.
Начальник станции(улыбаясь). Коньяк… да-а!
Зобнин(хмуро). Где его достанешь? Мы вот своими средствами… (Вздохнув, начальник станции притворил дверь.) Понимаю я, чего тебе надобно! Погоди, брат, – всё, что останется, твоё будет…
Татьяна(Косте). Вы мне на хвост наступили…
Костя(галантно). Пардон! Распространяетесь очень!
Зобнин(мечтает). Да-а… кабы удалось! Ты, Татьян, будь развязней. Ты – вдова, а он – старичок, человек для тебя безвредный… И ты, Костя, тоже…
Костя. Ну, вот, не видал я князей! Их в Москве на каждой улице по трое живёт… Но откуда вам известно, что он глух и старичок, – это уж я не понимаю!
Зобнин(вдумчиво). Да ведь как же? Первое дело – Князь…
Костя. Вы меня не учите, пожалуйста! У меня – свои взгляды…
Татьяна(Косте). Жили вы в Москве две недели, а всё знаете… и сколько князей, и какие трактиры… даже удивительно!
Зобнин. Разговор у тебя ленивый… вроде как у беременной женщины… право! Ты перемени это!
Костя. О, господи! Да не понимаю я, что ли? (Плюёт сквозь зубы.) Человек думает, как лучше, а вы ему голову грызёте… Дайте мне мысли мои обгарнизовать!
Зобнин(оглядываясь). Ну, ну… валяй! Подмести надо. Иди-ка спроси веник у сторожа.
Костя(уходя, ворчит). Веник! Не веник, а половую щётку употребляют.
Татьяна(отряхивая юбку). Уй, как я измазалась…
Зобнин(задумчиво). Вот… двадцать пять годов ему, а умишко детский. Да и все тут, ежели пристально поглядеть… н-да! Вот бы удалось мне Кичкина обойти… молебен бы… О, господи, помоги рабу твоему Мокею! Молись, Татьяна… тут и твоя судьба кружится!
Костя(вбежал и – радостно). Глядите-ка, дядя Мокей!
(В дверь, оттирая Костю и тяжко дыша, влезает Кичкин, за ним – Марья и Типунов, с кульками в руках. Зобнин, смущённо посмеиваясь, качает головой сверху вниз, Кичкин смотрит на него и громко сопит. Костя, едва сдерживая смех, делает Типунову какие-то знаки, тот схватил бороду в руку и, закрыв ею рот, подмигивает Косте. Марья, оскалив зубы, смотрит на Татьяну, Татьяна злобно отряхивает юбку.)
Кичкин(Зобнину, хрипло). Упредил?
Зобнин(хихикая). Пронюхал?
Костя(Марье). Бон жур-с![1]
Татьяна(шипит). Ты зачем с ней говоришь?
Марья. Теперь вовсе не жур, а суар![2] Что, взяли, а?
Кичкин. Эх, Мокей, Мокей…
Зобнин(вздохнув). Вот как, брат, Иван Иваныч… случилось!
Кичкин
