Лорд Толлер Маракайн достал из подарочного футляра блестящий меч и повернул так, чтобы по всему клинку заиграло солнце. Ослепительная красота меча пленяла, стоило лишь взять его в руки. В отличие от черного – традиционного оружия соотечественников Толлера – этот меч как будто обладал потусторонним, сверхъестественным свойством, роднившим его с солнечным лучом, пронзающим тонкое марево. Но лорд знал наверняка: в его силе нет ничего запредельного. Испокон веков меч – даже самый примитивный – был лучшим оружием человеческой расы, и Толлер весьма преуспел в его усовершенствовании.
Нажав на кнопку, скрытую в узоре рукояти, он заставил изогнутую накладку пружинисто встать торчком над полостью, где хранился тонкостенный стеклянный сосуд с желтоватой жидкостью. Убедившись, что все в порядке, Толлер со щелчком вернул накладку на место. Убирать меч в футляр не хотелось, и он еще несколько секунд наслаждался знакомым, почти родным ощущением рукояти в ладони и великолепной балансировкой оружия, а затем рубанул воздух и принял стойку фехтовальщика.
В этот миг его черноволосая постоянная жена очередной раз напомнила о своей сверхчеловеческой способности появляться в самый неподходящий момент – она отворила дверь и вошла в комнату.
– Прошу прощения, я думала, ты один. – Джесалла улыбнулась с наигранным весельем и окинула комнату удивленным взором. – Кстати, а где же твой противник? Искромсан на мелкие кусочки, да так, что без лупы и не разглядишь? Или он от рождения невидимка?
Толлер вздохнул и опустил меч.
– Ирония тебе не к лицу.
– А тебе не к лицу играть в солдатики. – Джесалла легко и бесшумно преодолела расстояние между ними и обняла мужа за шею. – Толлер, сколько тебе уже? Пятьдесят три. Когда же ты наконец избавишься от дурной привычки сражаться и убивать?
– Как только люди обретут святость, но едва ли это случится в ближайшую пару лет.
– Так кто из нас теперь иронизирует?
– Это, наверно, заразно. – Толлер с улыбкой глядел на Джесаллу сверху вниз, блаженствуя от одного ее вида; за долгий срок супружества это чувство почти нисколько не увяло. Двадцать три года, большинство из которых были полны испытаний, не сильно изменили ее облик и нисколько не обезобразили изящную фигуру. Разве что в глаза бросалась одинокая полоска серебра в волосах, но и ее, возможно, добавил к прическе искусный куафер. Джесалла по-прежнему любила длинные воздушные платья мягких тонов, хотя текстильная промышленность Верхнего Мира еще не научилась создавать прозрачные ткани, которые жена Толлера предпочитала на старой планете.
– В котором часу аудиенция? – Отступив на несколько шагов, она окинула мужа строгим взглядом. Супруги то и дело ссорились из-за того, что Толлер, вопреки обычаям своего сословия, ходил в одежде простолюдина, чаще всего в рубашке с открытым воротом и клетчатых штанах.
– В девятом, – ответил он. – Скоро отправляться.
– И ты собираешься предстать перед королем в этом… облачении?
– А почему бы и нет?
– Вряд ли оно годится для аудиенции. Король Чаккел может воспринять это как неуважение.
– Ну и пусть, если ему так хочется. – Толлер состроил гримасу, опуская меч в кожаный футляр и щелкая замком. – Порой мне кажется, что я уже сыт по горло августейшими особами и их чванством. – Он заметил мелькнувшую на лице жены тревогу и тут же пожалел о своих словах. Засунув футляр под мышку, он снова улыбнулся – мол, не беспокойся, я весел, любезен и в здравом рассудке, – и, взяв жену за руку, повел ее к парадной двери. Дом Маракайнов был одноэтажным, как и большинство зданий на Верхнем Мире, и почти лишен архитектурных излишеств. Лишь каменная кладка и широкие стены, вместившие десять просторных комнат, выдавали его принадлежность к имениям знати. После Великого Переселения прошло двадцать три года, но каменщиков и плотников по-прежнему не хватало, и многим верхнемирцам приходилось довольствоваться хлипкими лачугами.
Любимый меч Толлера покоился в ножнах, висящих на перевязи в коридоре. Лорд по привычке потянулся за ним, но тотчас спохватился – ведь рядом Джесалла, – резко опустил руку, отвернулся и распахнул дверь. Солнце за нею сверкало так ослепительно, что казалось, стены и мостовая сами по себе излучают сияние.
– Что-то я нынче не видел Кассилла, – удивился Толлер, жмурясь под теплыми лучами. – Где он?
– Рано встал и сразу уехал на рудник.
Толлер одобрительно кивнул.
– Он удивительно трудолюбив.
– Это у него от матери, – сказала Джесалла. – К малой ночи успеешь вернуться?
– Конечно. Очень мне надо засиживаться у Чаккела!
Подойдя к своему синерогу, терпеливо ожидавшему возле декоративного куста, который садовые ножницы превратили в подобие копья, Толлер притянул ремнем кожаный футляр к широким ляжкам животного, забрался в седло и помахал Джесалле на прощание. Она ответила одним-единственным кивком; вопреки обыкновению, лицо ее было угрюмым.
– Послушай, – проговорил Толлер, – я ведь всего-навсего еду во дворец. Что на тебя нашло?
– Не знаю. Может быть, предчувствие. – Джесалла едва заметно улыбнулась. – Наверно, ты слишком долго был паинькой.
