— Что я тебе скажу, Петрович, — Мормышкин повернулся к водителю, — непременно это Костька Свиридов у Санька твоего мотороллер увел. Этот Костька не раз за такими делами был замечен!
Петрович что-то невнятно пробормотал, и Мормышкин понял, что тот засыпает за рулем.
— Петрович! Эй, Петрович, ты чего? — Он повысил голос. — Эй, ты, остановись, а то ведь грохнемся!
— Да я в порядке… — ответил тот и встряхнулся. — Скоро уже приедем… Так что, ты, значит, определенно на Костьку думаешь?
— А на кого же еще? — авторитетно произнес Мормышкин. — Сам посуди, кто, если не он?
Этот аргумент произвел на Петровича сильное впечатление, и он снова замолчал.
Ночная дорога стремительно разматывалась, ложась под колеса. В свете фар вырисовывались придорожные кусты, редкие постройки, бесшумно мелькнула большая птица. В темноте знакомая дорога стала какой-то чужой, непривычной. Вдруг впереди показалось пятно яркого света, выросло, бросилось навстречу…
— Петрович, берегись! — вскрикнул Мормышкин, но было уже поздно: они почувствовали резкий удар, услышали грохот, звон разбитого стекла, скрежет рвущегося металла, машина вылетела на обочину и наконец остановилась.
Наступила глухая страшная тишина, нарушаемая каким-то странным повторяющимся звуком, как будто тихонько поскуливала собака.
— Что это было? — тихо, испуганно проговорил Петрович, повернувшись к спутнику.
— По-моему, ты кого-то сбил, — так же тихо ответил ему Мормышкин.
Он открыл дверцу, выбрался на дорогу, вгляделся в темноту.
Посреди шоссе лежал покореженный мотоцикл, а чуть в стороне от него — мотоциклист в кожаной куртке и без шлема. Мормышкин подошел к нему, наклонился. Под головой мотоциклиста расплывалось темное пятно, одна нога странно подергивалась, вторая вывернулась под каким-то неестественным углом. Из горла вырывалось то самое поскуливание, которое слышал Мормышкин. Он наклонился еще ниже, вгляделся в лицо жертвы и узнал ее.
— Толя? — проговорил испуганно. — Это, никак, ты? Толян, ты как — в порядке?
— Какое… там… в порядке… — с трудом выдохнул мотоциклист. — Помираю я…
— Да погоди помирать! — с фальшивым оптимизмом перебил его Мормышкин. — Сейчас мы с Петровичем тебя в больницу отвезем… Петрович! — окликнул Мормышкин приятеля. — Это же мы с тобой Толю Сыроежкина сбили!
— Ё-моё! — проговорил Петрович, обходя машину. — И крыло на фиг раскурочили…
— Послушай, чего скажу! — отчетливо проговорил мотоциклист. — Послушай!
— Ты это, погоди… сейчас мы в больницу…
— Да какая там больница… — прохрипел Толя.
Мормышкин нагнулся еще ниже, прижал ухо к самым губам пострадавшего. Тот зашептал, жарко, неровно дыша в ухо.
Чем дольше он говорил, тем страшнее становилось Мормышкину. То, что рассказывал ему Толя, казалось просто невозможным, невероятным. Теплая ночь сделалась зябкой, промозглой, как будто потянул ветер с Ледовитого океана.
— Ты это что? Ты это точно? — забормотал Мормышкин, когда Толя умолк. Но тот ничего не ответил. В горле у него заклокотало, Толя дернулся и затих.
— Ну, чего с ним? — проворчал, подходя, Петрович.
— Кажется, он… того… — отозвался Мормышкин, стащив с головы кепку. — Кажется, помер…
— А вот нечего по ночам на этом драндулете раскатывать! — обиженным голосом выговорил Петрович, и вдруг до него дошло. — Помер, говоришь? Как же так…
Телефон звонил как-то глухо, как из-под воды, поэтому Надежда услышала его с трудом и не сразу. В этот момент она балансировала на табуретке, ввинчивая лампочку в люстру. Не спешите жалеть Надежду Николаевну и кричать про горький удел одинокой женщины. Муж у Надежды был, причем очень хороший — умный, хозяйственный и непьющий. Сан Саныч принадлежал к тому достаточно редкому, можно сказать, уникальному виду мужчин, которые умеют работать не только головой, но и руками, так что, к примеру, заменить перегоревшую лампочку он мог во мгновение ока. Более того, ему не нужно было напоминать об этом две недели, он сам замечал в квартире весь мелкий непорядок и умел устранить его без напоминания.
Просто он очень много работал, чтобы создать для своей жены мало-мальски сносную жизнь, и Надежда Николаевна не хотела дергать его по пустякам.
Итак, Надежда услышала звонок и непроизвольно переступила ногами. Табуретка накренилась, люстра угрожающе закачалась, Надежда чудом не свалилась, а ловко спрыгнула вниз. От грохота проснулся кот Бейсик, отдыхавший на диване в подушках. Спросонья не разобравшись в ситуации, кот прижал уши и рванул прочь из комнаты, оставляя за собой клочки рыжей шерсти.
— Только что пропылесосила ковер! — вздохнула Надежда. — Бейсик, ты это нарочно…
Тут до нее снова дошел отдаленный звонок телефона, и Надежда побрела на звук.
Уже два года они с мужем жили не в ее однокомнатной квартирке, а в большой трехкомнатной, которая принадлежала Сан Санычу и его сыну. Сын, однако, со своей семьей — жена, внук Вовка и огромных размеров сенбернар Арчибальд — уже второй год пребывали в Канаде, работали там по контракту. Так что Надежда нежданно-негаданно оказалась хозяйкой квартиры. Незадолго до этого ее сократили с работы, так что волей-неволей пришлось Надежде Николаевне из инженера переквалифицироваться в домохозяйки. Может, кто-то и был бы доволен таким поворотом событий, но только не Надежда. Потому что хоть за без малого тридцать лет родной институт надоел ей до зубовного скрежета, все же там ее окружали в основном приличные интеллигентные люди, работа инженера предусматривает наличие каких-нито мозгов и знаний. Голова у Надежды Николаевны была занята делом, и теперь ей, голове, стало нечего делать.
