Леонид Моргун
(Баку)
Чудо
Мы далеки от утверждения, что все описанное ниже действительно встречается во Вселенной. Но вероятность того, что это именно так, не равна нулю.
И. С. Шкловский
ГДЕ-ТО (в жару невиданных температур, в пламени невидимых солнц, во тьме необъятной ночи, в буре безмолвных страстей, в ярости ледяного безмолвия) ПРОИЗОШЛО (свершилось, взвилось неистово вертящимися языками огня, опало и восстало вновь, затлело, задымило, загорелось и стало пылать, распространяя вокруг себя ровное тепло) ЧТО-ТО (взрыв, столкновение, сплетение пространственно-временных плоскостей) и ЯВИЛОСЬ (а может быть, и нет) НЕЧТО (многогранное, тысячеликое, снедаемое многоцветьем чувств и желаний. Их было много, они не отделяли один индивид от другого- так им проще казалось жить),
Они не могли жить и мыслить в нашем понимании этих слов. Да и как, простите, предположить, что жизнелюбивым, мудрым и мыслящим может быть "нечто", чересчур смахивающее на вульгарное "Ничто"?..
Но Ничто... Великое Ничто - оно, поверьте, гораздо сложнее, чем "что-то там"... Ибо "что-то" существует по стандартным, навеки заведенным физическим законам, положенным Большим Взрывом. В этом "что-то" элементарные частицы сочетаются, образуя атомы, те - молекулы, те вещества, организмы, излучения... Последние одной стороной своей ипостаси примыкают к объектам материального, а другой - волнового мира, чем ближе всего подошли к Ним, родившимся на грани бытия и небытия, прошлого и грядущего, времени и пространства.
Ничто, ощутившее себя, как Нечто, было невероятно одиноко в нашем с вами мире. Оно (Они) - не просто не понимали его, такого узкоплоскостного, вертящегося, живущего размеренной и упорядоченной жизнью, разбросанного по сотням тысяч галактик, скоплений, ассоциаций, которых Оно (Они) также не могло себе представить.
Осмыслив свое место на грани двух миров, один из которых был пуст, а другой - непостижим, Нечто принялось разыскивать в них Что-то, подобное себе, если не по облику (какового, впрочем, у него просто не существовало), то хотя бы по мышлению (существование коего также было весьма проблематично).
Сконцентрировав свои мысленные токи в бесконечно длинные, протянувшиеся по временам, пространствам и измерениям щупальца, Они (то самое Оно) принялись ощупывать окружающие их миры в поисках кого-то (чего-то), что помогло бы Им осмыслить и представить себе воочию этот мир.
Эти поиски продолжались несколько мгновений (по галактическим понятиям), в течение которых наша Метагалактика успела два пли три раза сколлапсировать и вновь взорваться, родились и погибли во тьме историй звездные империи, республики, коалиции; возвысились и сникли цивилизации разумных ящеров, лишайников, бактерий, насекомых, отгорели свое и угасли тысячи тысяч звезд.
Но вот случилось то, что рано или поздно должно было случиться - и Они проникли в сознание некоего нелепого и беспомощного существа, благодаря которому Они и получили возможность видеть, ощущать и осмыслять окружающий их непостижимый и таинственный мир...
На эту станцию поезд приходил ранним утром. В пять часов Сейран уже не спал, а лежал на верхней полке, прикрыв глаза и заложив руки за голову. Слегка подташнивало от запахов, которыми была наполнена атмосфера купе.
Его попутчики вчера засиделись допоздна, пили водку и портвейн, настойчиво звали и его к столу. Он отказался. Соврал, что запойный. Они посмеялись, но отстали.
Всю ночь он тщетно пытался заснуть. Попутчики долго гремели бутылками, спорили о чем-то, потом начали петь, в такт тарабаня по столу. Уже заполночь пришел проводник. Сначала поскандалил с ними, а потом и сам присел к столу и выдал под собственный аккомпанемент несколько забористых куплетов. И лишь когда непроглядная тьма за окном начала сменяться пронзительной синевой, они, наконец, успокоились. Но тяжелые запахи ночного застолья были невыносимы.
С недавних пор запахи будто сговорились преследовать его. На работе горячий дух машинного масла и раскаленной стружки навевал на Сейрана сложное чувство апатии и усталости. В курилке пласты тяжелого дыма кружили голову и вызывали тошноту. Миазмы столовой напрочь отбивали аппетит. За последние полтора года он отощал, осунулся и даже как-то ссутулился.
Неожиданно свалившийся отпуск и "горящую" путевку на курорт любой другой на его месте воспринял бы как дар небес, но Сейран... Пожал плечами и пошел собирать чемоданы.
Что-то кольнуло под сердцем. Пробежало по телу и сдавило грудь стальным каркасом.
Поморщившись, Сейран запрокинул голову и попытался дышать короткими частыми вздохами. Это иногда помогало. Таким образом он порой ухитрялся обманывать боль, увернуться от нее и загнать в отдаленный участок своего тела, где она до поры сидела, притаившись, готовая в самый неподходящий момент выскочить и злобно куснуть его в сердце.
Он устал от этой боли. Он привык к ней. Он был сосредоточен только на ней, и не мог ни работать, ни жить, ни дышать, не думая о ней.
Иногда это приходило исподволь, будто крадучись. И стоя за своим стареньким ДИПом, ведя резец по сверкающей болванке, Сейран бережно подстерегал постепенно нарастающую ломоту в суставах, неуловимыми движениями мышц пытался отогнать колотье в позвоночнике, загнать боль подальше под ребра. Но когда она становилась совершенно невыносимой, он бросал станок и пошатываясь брел в дальний угол цеха, забивался между мешками с ветошью и сидел, сжав голову руками, глядя, как внутри его сознания расцветают причудливые зеленоватые вспышки. Огоньки пробегали, сплетаясь в затейливые гирлянды, будто пытаясь утешить и подбодрить его. Тщетно. Не всем дано понять неведомое
