Произведение, предлагаемое читателю, — социально-психологическое и историко-теоретическое повествование в документах, биографических данных и отступлениях или отвлечениях от непосредственно событийного сюжета — на правах своего рода «вставных новелл» и смыслового контрапункта — в тех случаях, когда «лицом к лицу лица не увидать»: затуманилась ретроспектива, сместились некоторые важные вехи, надо освободить «площадь обзора» и восстановить ту воображаемую прямую, которая соединила бы нас кратчайшим путем с героем. Тут же выясняется, что никакой такой «прямой» нет и что «кратчайшая», в этом случае, совсем не «прямая»; связь с героем имеет сложную траекторию вне пределов приложения «аксиоматического метода» старых «евклидовых» представлений о природе исторического пространства.
Соответственно линия внутренней связи книги с читателем не вписывается в его прямую эмоциональную увлеченность теми или иными событиями в жизни героя — она проходит через «ассоциативное поле» собственного читательского мировосприятия, опосредствуясь и преломляясь там всякий раз на свой лад. Так завершается «переходность» жанра книги, словно бы вообще в этом случае утрачивающего свои границы, чтобы выйти к границам читательского мышления. Но ведь все это вполне естественно, потому что воссоздать в нашем сегодняшнем представлении образы духовно близких, но отдаленных во времени людей нельзя, не обратившись к миру их идей и внутреннему строю их мировосприятия, не приняв судьбу их образа мысли (если постараться вернуть утраченную выразительность и изначальный смысл стертому словосочетанию) как собственную духовную родословную. Удивительно, когда историческая палеоантропология своими средствами восстанавливает подобие реального «лица по черепу» — для воссоздания внутреннего облика героя требуются усилия иного рода и иные средства.
«Умышлял на Цареубийство… и участвовал в умысле бунта».
Из «Росписи государственным преступникам приговором Верховного уголовного суда осуждаемым к разным казням и наказаниям», по которой в числе «государственных преступников первого разряда, осуждаемых к смертной казни отсечением головы» значился капитан Якушкин.
…Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые —
Его призвали всеблагие,
Как собеседника на пир…
Ф. И. Тютчев
…Я за то тебя, детинушка, пожалую
Среди поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной.
А. С. Пушкин.Капитанская дочка
«Пестеля нельзя ставить наряду с остальными членами Общества: об нем все говорят как о гениальном человеке… Ни у кого из членов не было столь определенных и твердых убеждений и такой веры в будущее. На средства он не был разборчив… Он не изменил своему характеру до конца…»
И. Д. Якушкин.Записки
«Вот тут и рассуждай, утешает ли история. Несомненно, такие личности бывают, для которых история служит только свидетельством неуклонного нарастания добра в мире; но ведь это личности исключительные, насквозь проникнутые светом. Их точно так же подавляют идеалы будущего, как других пригнетает прах прошедшего… Что касается до меня лично, то я чувствую только одно: что история сдирает с меня кожу».
Н. Щедрин (М. Е. Салтыков).За рубежом
«… — Если вы не хотите губить ваше семейство и чтобы с вами обращались, как с свиньей, то вы должны во всем признаться.
— Я дал слово не называть никого…
— Что вы мне… с вашим мерзким честным словом!
— Назвать, государь, я никого не могу…»
И. Д. Якушкин.Записки
Общая тональность всего этого аккорда настроит, быть может, читателя в соответствующем духе, дав представление о ключе, в котором прозвучит основная тема книги. Смею уверить, что здесь нет намерения «исхитриться» и «чужими словами» выразить какую-то припасенную на этот случаи подспудную мысль, «протащить» ее, как недавно у нас выражались, прикрываясь цитатами. Оставим инерцию душевидческих навыков старого мышления для иных времен. Если, к примеру, вам кажется, что общий смысл приведенного блока цитат сводится к противопоставлению Тютчева Пушкину, Якушкина — Пестелю, что за Щедриным скрывается авторская позиция, — это вам кажется, вы поспешили со своими подозрениями, не дождавшись более содержательной догадки. Это именно аккорд, вступительный аккорд, заключающий некое единство типологических примет разных мыслей и чувств. Тут не противопоставление, а сопоставление, оставляющее читателю предусматриваемую возможность самостоятельного истолкования и выбора.
Конечно, жизненная участь человека может быть представлена последовательностью конкретных фактов его биографии — своего рода «анкетными данными» его жизни, так или иначе стилизованными и как бы получившими новую жизнь в их образном воплощении под пером исторического писателя. Так возникает рисунок внешней, событийной «стороны» жизненной истории — «внешняя биография» человека. А вот его духовная судьба, развитие его внутреннего мира бывают подчас закрыты или даже скрыты от стороннего взгляда — их «домысливают» с той или иной степенью вероятия… Конечно, между «внешней» и «внутренней» биографиями существует связь. Но только ведь далеко не всегда скажешь, в чем именно она заключена — видимое поведение не всегда оказывается прямым (или прямо обратным) отражением внутреннего развития. Порой даже не в поступке, а в отсутствии поступка выражается то движение души, которое, кажется, не оставляет никакого видимого следа и вместе с тем составляет едва ли не главный смысл жизненной позиции человека.