В темной мрачной комнате раздавался крик ребенка. Его крошечное личико побагровело от плача, маленькие ручонки беспомощно хватали воздух. По потолку метались тени, отбрасываемые огнем высокой зеленой свечи, но глаза мальчика не видели их, они закатились под выпуклый лобик, обнажая голубоватые белки. Ресницы слабо трепетали.
— Господи, что же делать?! Что же делать, Господи?!
Женщина прижала ребенка к себе, пряча залитое слезами лицо в его пушистых темных волосенках. Кулачки мальчика с необычайной силой вцепились ей в запястья, это причиняло ей боль, но она ничего не замечала, баюкая малыша в своих объятиях.
— Успокойся, милая, — рядом с ними присел на корточки мужчина. — Он нам поможет. Он сказал, что все будет в порядке.
— Да как же я могу успокоиться! — взорвалась криком измученная женщина. — Его ручка! О Боже, его бедненькая ручка!
Рука ребенка была ужасающего синюшно-бордового цвета, она сильно распухла, так, что его крошечные пальчики были похожи на пальцы надутой резиновой перчатки. На предплечье отчетливо выделялись две небольшие, но глубокие ранки, словно нежную, почти прозрачную кожу ребенка прокололи булавкой.
— Тише, тише, — продолжал успокаивающе бормотать мужчина. Видно было, что он растерян и сбит с толку, он явно не знал, что делать, кроме как повторять никому не нужные слова утешения. Но так, по крайней мере, становится легче ему самому. — Все будет в порядке, все обойдется. Он сейчас придет, и все наладится. Все будет хорошо…
Плач ребенка превратился в хрип, а вскоре и вовсе прекратился. В комнате было слышно только его слабое, прерывистое дыхание да свист ветра за окном. Пламя свечи заколыхалось, и тени стали походить на призраков, пляшущих в безумном, неистовом хороводе вокруг обреченного малыша. Тени от ветвей дерева за окном превратились в когтистые лапы, нависшие над горлом ребенка, которое не могло протолкнуть живительный воздух в судорожно сжимающиеся легкие. Ротик мальчика был открыт, как у маленькой выброшенной на берег рыбки; посинелые губки дрожали от усилий вдохнуть.
Внезапно дверь комнаты распахнулась. От потока воздуха, ворвавшегося в помещение, огонек свечи затрепетал и потух, оставив после себя тонкую струйку ароматного дыма, которая, свиваясь в колечки, скоро растаяла без следа. И тотчас же, словно это был некий сигнал, последний вздох малыша прошелестел в глубокой тишине и угас, как и этот огонек…
Запыхавшаяся и растрепанная Татьяна нажала на кнопку звонка. Судя по звукам, доносившимся из-за закрытой двери ("Между прочим, двойной", — отметила девушка), вечеринка была уже в самом разгаре. "Будем надеяться, что Женька не слишком расстроился из-за моего опоздания, — подумала Татьяна, снова и снова давя на пуговку звонка. — А все из-за этого чертова Вульфа! Надо же было догадаться прыгнуть с грязными лапами мне на грудь, когда я только оделась к празднику! Пока застирывала, сушила и отглаживала, сколько времени прошло? Конечно, можно было одеть что-то другое, но это моя любимая и самая лучшая блузка, так что пришлось подзадержаться. Ну ничего, я свое еще наверстаю… Да что они там, оглохли, что ли?!"
Наконец, дверь открылась, и Женька со справедливым негодованием воскликнул с порога:
— Явилась — не запылилась! Я уж думал, что ваше высочество не снизойдет до такого презренного смертного, как я! Я ж себе тут места не нахожу, весь слезьми умылся, а она — вот она! Правильно, я все понимаю, я ведь…
— Поздравляю с днем рожденья! — прервала поток его исполненных наигранной горечи слов девушка и поцеловала парня в щеку. Тот запнулся и под смеющимся взглядом Татьяны нежно порозовел.
— Шалунишка! — шутливо пригрозил он ей пальцем. — Знаешь, перед чем я никогда не могу устоять, и бессердечно этим пользуешься. Злая!
— Да ладно тебе, Евгеша, не сердись. Я, правда, не специально. Так получилось.
Девушка вручила имениннику большую, красиво упакованную коробку.
— Это тебе от меня.
— Ладно уж, проходи, гулена, — не слишком радушно пригласил Женька, занятый открытием коробки.
Татьяна вошла в прихожую, сняла с себя легкую курточку и бросила ее на какое-то кресло, стоящее там и сплошь заваленное разнообразной одеждой. Потом скинула туфли и в сопровождении радостно приплясывающего Женьки (он уже успел открыть подарок и обнаружить очень желанную им вещь внутри коробки) вошла в зал.
Поздоровавшись со знакомыми и друзьями, Таня плюхнулась за стол, уже далеко не такой шикарный, каким явно был в начале празднества. И веселье, прерванное было ее приходом, возобновилось. Тосты, шутки, разговоры, песни, танцы, игры. Ну, в общем, как всегда. У Женьки никогда никто не скучал, поэтому девушка практически сразу обратила внимание на одного участника этой дружеской попойки, который бросался в глаза абсолютным равнодушием к творящемуся вокруг него "безобразию".
Что прежде всего подумала Татьяна, едва взглянув на него, так это то, что он большой и рыжий. Причем не светло-рыжий, как это обычно бывает, а яркого огненно-красного оттенка. Из-под длинной челки задорно сверкали изумрудные глаза.
— Сереж, слушай, — обратилась девушка к своему знакомому, занятому вылавливанием из своей рюмки нечаянно туда попавшего кусочка колбасы. — Видишь того парня в кресле?
