В Петербурге евреи взяли власть!
Моисей Наумович Иванов в сердцах отбросил газету. Свежий «Петербургский вестник» доставляли для него в Кремль в единственном экземпляре. Агентам разведки все труднее становилось работать в Петербурге. Два российских государства были на грани разрыва дипломатических отношений.
Последний спор возник опять по поводу границы. По договоренности, где немалую роль сыграло посредничество организации объединенных Штатов Европы, граница шла через город Бологое. Город, в виду «концессиума» (слово, которое Моисей Наумович так до конца и не научился произносить) был разделен. Границу провели по площади ровно посредине памятника основателю некогда единого Союза. Это был единственный уцелевший в двух Россиях монумент. Граница проходила между ног бронзового вождя и именно это послужило его спасению. Остальные многочисленные шедевры монументализма из бронзы были переплавлены на колокола.
Моисей Наумович понимал, что теперь, после того как евреи в Петербурге пришли к власти, пограничный вопрос снова начнут муссировать, Иванов прекрасно знал программный лозунг «Расширим границы до Торжка»!
Президент был сильно расстроен известием. Нужно было сосредоточиться. Но работать мешали. Двенадцатый год с начала XXI века Красная площадь, Александровский сад и все пространства вокруг Кремля были заняты митингующим народом. Моисей Наумович подошел к окну, взял бинокль. Окуляры выхватили лозунги различного характера. Народ требовал уничтожения жидовского Петербурга. Требовал отделения Москвы и закрытия ее границ для приезжих. Требовал раздачи заокеанской жвачки, полученной по каналам Милосердия и тайно распределенной между высшими постами и их семьями…
Моисей Наумович тяжело вздохнул и опустил бинокль.
Успокоить народ президенту не стоило большого труда. Для чтого надо объявить по громкоговорителю, что в каком-либо из дальних районов будет произведена продажа сухарей, и площадь вмиг опустеет. Но это крайний способ. Президент никогда не обманывал народ. А это значит, что, сделав такое заявление, следовало и в самом деле выбросить в продажу сотню-другую килограммов. А запасы на исходе, приходилось экономить.
С подносом в руках появилась секретарь президента Фира Руфимовна Постникова. Чашка чая и кусок куриного филе на тарелке из Георгиевского сервиза, выглядели более, чем скромно. Моисей Наумович вынул из внутреннего кармана пиджака алюминиевую вилку и ковырнул куриное филе.
– Фирочка, детка, ты же знаешь, я терпеть не могу белого куриного мяса?!
– Товарищ президент, последнюю ножку я вам подавала вчера. Осталось только филе и того хватит не более, чем на неделю.
– Не расстраивай меня, Фирочка, и без того хватает забот. Кто в приемной?
– Делегация из Курской губернии. Совсем забыла. Вот – сахар. Положите в чай.
– Губернатор тоже здесь?
– Нет. Харитонов остался у себя. Он не может в такое тревожное время отлучиться. Вы же знаете, какой осторожный человек Самуил Яковлевич.
Президент знал. И, помешивая сахар ручкой алюминиевой вилки, он размышлял о том, что, скорее всего, делегация Харитонова будет требовать самостоятельности и отделения от состава Московской России. Или попросит денег.
Моисей Наумович хотел было вовсе не принять делегацию из Курска, но, как бы прочтя его мысли, Фира Руфимовна добавила:
– С ними иностранец!
Президент поперхнулся, закашлялся, быстро допил чай, доел нелюбимое филе и нервно поставил георгиевскую тарелку и стакан на поднос. Тарелка была склеена в трех местах и потому не попала ни на один из международных аукционов. Затем Моисей Наумович вынул из кармана носовой платок, старательно вытер алюминиевую вилку с двух сторон и все это спрятал во внутренний карман пиджака.
– Зовите!
Постникова унесла поднос с видом человека, который делает политику.
В кабинет вошли трое. Двое – в поддевках и лаптях. Это были товарищи из Курска – Гольдин и Рапопорт. Президент знал их еще по работе в торге Харькова во времена застоя.
Третий посетитель резко отличался от товарищей в национальных костюмах тем, что был одет во что-то совершенно обыкновенное…
Президент поднялся из-за стола и быстрым радушным шагом направился к гостю в обыкновенной одежде. Пока он тряс ему руку и выражал видимую радость по поводу встречи, товарищи Гольдин и Рапопорт оглядели кабинет и быстро заметили, что люстра, висевшая на потолке в прошлое посещение президента, исчезла и была заменена лампой накаливания без арматурных излишеств.
Президент жестом указал на диван. Гости уселись так, что в центре оказался иностранец. Его звали мистер Ройс. А товарищи Гольдин и Рапопорт расположились по бокам. Президент сел в кресло рядом и попытался придвинуть его поближе к мистеру Ройсу, совсем забыв, что активисты из общества «Совесть» прикрутили всю мебель к полу во избежание случайностей…
– Это мистер Ройс, – сказал товарищ Гольдин.
– Рад, – ответил президент и улыбнулся.
– Перейдем к делу, товарищ президент, – сказал Ройс.
– О, прекрасно, мы можем говорить без переводчика, – обрадовался президент, – Вы имеете родственников в Московской России?
– Я родился в Херсоне и уехал с первой волной эмиграции, – сообщил мистер Ройс. – Моя фамилия тогда звучала, как Ройфинштейн.
