Николай Тараканов
Чернобыль: солдаты и генералы
Генерал-майор Тараканов Николай Дмитриевич, кандидат технических наук, руководил операцией по удалению высокорадиоактивных элементов из особо опасных зон Чернобыльской АЭС.
* * *
Стоял сентябрь 1986 года. Шел третий месяц моей служебной командировки в Чернобыль. Многие мои близкие товарищи и сослуживцы разъезжались по домам. Как правило, офицеры и генералы более одного, максимум двух месяцев тут не задерживались. А срок пребывания солдат и офицеров, призванных из запаса, был установлен приказом министра обороны в три, а позже — и все шесть месяцев. Меня это угнетало. Я не думаю, что защитная «броня» у солдата гораздо толще и надежнее, чем у нас.
Я дал согласие на продление командировки до трех месяцев, начальство в Москве не возражало. Правда, за минувшие месяцы самочувствие несколько ухудшилось, но военные врачи регулярно брали кровь на анализы, и они не вызывали особых сомнений. Мы постоянно принимали какие-то лекарства.
Практически все, кто работал на АЭС, имели возможность, сами того не зная и не замечая, «нахвататься» радиоактивной дряни выше разумных пределов. Но, прежде чем посылать солдат на всякие работы, офицеры, особенно химики, шли первыми, замеряли уровни и составляли картограмму радиоактивного заражения местности, объектов, оборудования и прочее. А разве было возможно все это облучение учесть?
* * *
На одном из заседаний правительственной комиссии, которое проводил ее председатель Ведерников Геннадий Георгиевич, возникла скандальная ситуация. Кто-то из представителей Минсредмаша нашептал ему, что военные дают заниженные уровни радиации в районе насосной станции. Ведерников, не долго думая, поднял начальника оперативной группы Министерства обороны генерал-лейтенанта Чуйко и, как говорят, при всем честном народе «всыпал» ему, причем в резкой форме. Тот, проглотив пилюлю, сразу же после совещания тоже без разбору «всыпал» офицерам, которые лично (ежедневно и по нескольку раз) вели замеры в 58 точках АЭС.
В тот же день группа офицеров провела тщательную проверку каждого клочка земли вокруг АЭС. Результаты оставались прежними. И вдруг… Наткнулись на кусок графита, который в тот день свалился с крыши 2-го блока во время дезактивации и светился более чем 200 р/ч.
Картограмма с указанием этой точки была доложена Чуйко, а им, в свою очередь, — Ведерникову. На вечернем заседании Геннадий Георгиевич принес публичные извинения и генералу и офицерам.
Не проходит и недели после этого инцидента, как вновь тот же Ведерников встречает меня и говорит: «Генерал, что это ваши ученые ползают по Полесскому, ищут там радиацию и сеют в народе панику? Лично разберитесь и доложите».
На следующий день мы с капитаном 1-го ранга, кандидатом технических наук, лауреатом Государственной премии СССР Георгием Алексеевичем Кауровым сели в машину и рванули в Полесское. Сразу же направились в исполком, где получили сведения, что по их просьбе офицеры обследовали городской парк в центре Полесского и зафиксировали уровни радиации выше допустимых. Тут же Кауров взял свой японский наиточнейший прибор и провел лично контрольные замеры. Результаты подтвердились…
В тот же день обо всем этом я доложил Ведерникову, а меня пригласил на собеседование генерал-майор КГБ Липатов. В корректной форме он сказал: «Николай Дмитриевич, нужно срочно принять меры к закрытию утечки информации. Это касается не только Полесского, а вообще всей нашей деятельности по ликвидации последствий чернобыльской аварии, особенно— что касается научных исследований». Я тогда ответил, что не вижу тут никаких секретов.
От кого нужно было таить эти так называемые секреты? Кому это было выгодно? Всем причастным к этой аварии руководителям.
* * *
Как бы то ни было, я искренне уважал председателя правительственной комиссии Г. Г. Ведерникова. Лично мне и многим офицерам импонировало, что он тоже остался в Чернобыле еще на полсрока и работал очень энергично и деловито. На этом посту его сменил Щербина Борис Евдокимович.
Частая смена председателей и всего состава комиссии отрицательно влияла на ход ликвидации последствий трагедии. У каждого председателя были свой стиль и методы работы, свои взгляды на радиационную обстановку и мероприятия по ее снижению, на отношения к людям, оценке их вклада и т. д. Кроме того, ежемесячная замена состава правительственной комиссии не лучшим образом сказывалась и на отношении к ним солдат, сержантов и офицеров, будто они действительно были «слеплены» из другого теста.
* * *
До сих пор не могу понять, почему ни правительственную комиссию, ни химические войска, ни Гражданскую оборону СССР, ни Госкомгидромет, ни Институт имени Курчатова с их маститыми учеными не интересовали особо опасные зоны, куда были выброшены сотни тонн высокорадиоактивных материалов в виде графита, тепловыделяющие сборки (ТВС), твеллов, осколков от них и прочего. Тот же академик Велихов не раз зависал на вертолете над аварийным 3-м блоком, и неужто он не видел эту массу? Мыслимо ли, что так долго— с апреля по сентябрь 1986 года — с этих зон ветрами разносилась радиоактивно зараженная пыль по белу свету! Радиоактивная масса омывалась дождями, испарения, теперь уже зараженные, улетучивались в атмосферу. К тому же продолжал «плеваться» и сам реактор, из которого извергалось немалое количество радионуклидов.
