— Ты поймешь по звуку, когда все начнется, — сказал Мариус Стенвольду, в десятый раз подносившему подзорную трубу к глазу. С высоты четвертого этажа городские стены сливались в сплошную черно-красную массу. Защитники поспешно занимали позиции на парапетах и у ворот.
— Что значит — по звуку? — Кряжистый Стенвольд недоуменно взглянул на Мариуса, сидевшего на полу.
— Сейчас они только разогреваются перед боем. Они должны утихнуть хоть ненадолго, а потом мы услышим совсем другой шум. — Для Мариуса это была длинная речь.
Стенвольд нехотя опустил трубу.
— Шум будет, когда они ворвутся, — если все пойдет, как задумано.
— Вот и слушай, — пожал плечами Мариус.
Кто-то, судя по шагам, поднимался к ним. Стенвольд вздрогнул, но Мариус, все так же глядя в пространство, объявил:
— Тизамон.
Девять мужчин и женщин в таких же, как у Мариуса, кольчугах и шлемах, походили друг на друга, как братья и сестры. Стенвольд знал, что их умы сообщаются и что с Мариусом у них налажена такая же связь, — но не представлял себе, что они при этом испытывают.
— Никаких признаков, — рявкнул высокий бледный Тизамон, не дав Стенвольду даже рта раскрыть. — Она не пришла.
— Но ведь всегда есть… — начал Стенвольд.
— На это может быть только одна причина, — оборвал его Тизамон.
Каждый раз, когда он впадал в гнев — а Стенвольд наблюдал это очень редко, — дело не обходилось без крови. Тизамон происходил из Детей Богомола, которые некогда слыли самыми страшными воинами на всех Нижних Землях. Теперь время их величия миновало, но шутить с ними все же не стоило. Им не было равных ни в поединке, ни в общем рукопашном бое, а Тизамон был из мастеров мастер, лучший боец из всех, кого Стенвольд знал.
— Только одна: она предала нас. — Его рубленые черты внезапно утратили всякое выражение, но это означало лишь, что эмоции ушли вглубь.
— Не обязательно. — Стенвольд, защищая отсутствующего друга, не хотел при этом навлечь гнев воина на себя, но тот уже уставился на него с откровенной ненавистью. Тизамон, хоть и был безоружен, свободно мог растерзать его голыми руками с костяными шпорами, торчащими из предплечий. — Ты не знаешь этого наверняка, Тизамон.
— Слушай, — сказал вдруг Мариус.
Стенвольд прислушался. Шум за воротами затих и тут же разразился вновь многоголосым воплем, перекатываясь над крышами Минны. Штурм начался.
Даже Тизамон забыл о своем гневе, услышав это. Стенвольд, едва не уронив трубу за окно, трясущимися руками снова поднес ее к глазу. В окуляре прыгали черные с красным доспехи Минны: солдаты целились из арбалетов, разворачивали орудия. Пролетела картечь, за ней снаряд из баллисты, и тут среди черно-красного зарябило черное с золотом — это солдаты Империи взлетали над стеной, трепеща прозрачными крыльями. На миг они показались Стенвольду насекомыми, имя которых носили, но это были люди, крылатые воины. Их стрелы и копья градом сыпались на защитников, но когда бойцы Минны тоже вскинули арбалеты, из рук противников ударил смертоносный огонь Детей Осы.
— Ну, теперь ждите, — произнес Стенвольд очень тихо, как будто неприятель за стенами мог услышать его. Городские баллисты с грохотом метали камни во вражеских пехотинцев.
— Они уже у ворот, — сообщил Мариус. Один из его наблюдателей сидел на крыше рядом с местом сражения и докладывал ему обо всем.
— Значит, сейчас. — Стенвольд навел скачущую трубу на ворота, в которые бил таран. Прошла секунда, другая, но ничего не произошло — а ведь он сам вместе с саперами закладывал в землю пороховые заряды.
— Может, что-то не так сделали, — предположил Мариус.
Таран снова грохнул в окованные железом ворота, и они застонали, будто живые.
— Я все время стоял над ними, — возразил Стенвольд. — Ума не приложу, что там…
— Это измена, — тихо промолвил Тизамон, — и предала нас Атрисса — больше об этом плане никто не знал. Не думаете же вы, что миннцы самих себя продали в рабство?
— Нет-нет… — Но в душу Стенвольда тоже закрадывалось сомнение. Почему Атрисса вопреки всем ожиданиям не пришла?
— Паучиха, одно слово, — злобно оскалился Тизамон. Осоиды уже сражались с защитниками на стенах. — Я знал, что арахнидам нельзя доверять, зачем же мы ее во все посвятили? — Он трясся, в глазах его сквозило безумие, костяные отростки дергались, требуя крови, но Стенвольд испытывал не страх, а великую жалость. Эту паучиху Тизамон, вопреки тысячелетней расовой ненависти, впустил в свою жизнь, открыл ей двери своей души. Атрисса предала не только своих друзей и горожан Минны — она предала любовь Тизамона.
— Прошло много времени, — спокойно заметил Мариус. — Даже арахниды не все могут предусмотреть.
Тизамон, белый от ярости, подался к нему, но тут механический таран пробил наконец ворота. Грозная машина, брызжущая паром из сопел, была хорошо видна и без подзорной трубы. Баллиста на колпаке вихлялась, сбитая городскими снарядами, но из амбразур летели арбалетные стрелы и вырывался осиный огонь. По бокам, с копьями, без щитов, наступала пехота. В тяжелой, препятствующей полету броне она теснила назад обороняющих ворота бойцов, и воздушные отряды прорывались в город над ее головами. Миннцы, сомкнувшись щитом к щиту, тщетно пытались остановить врага, атакующего спереди, сбоку и сверху.
