В час тридцать пять минут пополудни, когда в большой комнате бухгалтерии (по-новому, счетного цеха) Таращанского завода газовых ламп после перерыва все заняли свои места, и установилась деловая тишина, изредка прерываемая стрекотом арифмометров и короткими очередями пишмашинок, старший счетовод Андрей Степанович Кушнир сорокалетний крепыш с залысой шевелюрой и обширными, всегда сизыми щеками, кои делали его лицо издали похожим на сливу, встал, беспомощно посмотрел по сторонам, провел ладонью по лбу, вздохнул… и в полный голос запел «Ох, да не шуми ты, мати зелена дубравушка». Сотрудники бухгалтерии подняли на него расширенные глаза, замерли.
Лицо у Андрея Степановича было величественным, печальным и ничуть сейчас не напоминало сливу. Взгляд был устремлен в раскрытое окно на заводской двор, где двое рабочих сгружали с машины дымящиеся параллелепипеды сухого льда.
…не мешай мне, добру молодцу, думу думати, сильно и грустно выводил он густым баритоном.
Главбух Михаил Абрамович, естественно, изумился и обеспокоился более других. Он устремил взор на счетовода, кашлянул и хотел было громко, с должной серьезностью сказать: «Между прочим, Андрей Степанович, здесь вам не зелена дубравушка, а счетный цех, и не темна ноченька, а рабочий день!» Но не смог. Перехватило горло. Какая-то степная, разбойная грусть-тоска овладела вдруг Михаилом Абрамовичем будто это ему, добру молодцу, главну бухгалтеру, «…на допрос идти перед грозного судью самого царя».
Андрей Кушнир он же Степаныч или Андрюша был известен сотрудникам как человек самый заурядный. Жил в Таращанске безвыездно, отлучился только на три года служить в армии. Работал на баянной фабрике настройщиком, потом окончил вечерний техникум совторговли и двинулся по счетной части. Ходил по сию пору в холостяках, но компаний не чурался, любил выпить, пошутить, посмеяться. Причем последнее преобладало: перед тем, как высказать остроту, он со значением посматривал на собеседников, гмыкал и содрогался заранее, как вулкан перед извержением. Поигрывал на баяне, но без увлечения не по возрасту, да и не модно в век электроники. Любил побродить с удочками по берегам здешней речки Нетечи, а затем прихвастнуть, отмеряя на руке размер пойманной (или хотя бы сорвавшейся) щуки.
Правда, в компании, подвыпив, он иной раз пытался изложить приятелям свои смутные мечтания, раскрыть душу. Его слушали любя, соглашались. Но, поскольку в теплом состоянии люди более настроены говорить, чем слушать, тотчас перебивали и несли каждый свое.
Все знали и то, что Кушнир обладает сильным красивым баритоном. Бывало, в магазине, когда подходила его очередь и он произносил: «Мне, будьте добры, двести „отдельной“, резать не надо», многие покупатели смотрели на него с неодобрением: какой голос человек расходует по пустякам! Просил бы кило… Но чтобы Андрей Степанович мог петь, да так петь! Случалось, певал он на вечеринках и в общем хоре, и соло, выходило громко, немузыкально, непристойно как у всех пьяных. Мысль вовлечь его в самодеятельность не возникала ни у кого.
А сейчас небывалой чистоты и прочувствованности голос его, кушнировский, но в то же время будто и не его заполнил комнату грустной силой, болью и удалью, широко тек над столами, над головами присмиревших сотрудников, выливался через окно наружу:
Всё правду тебе скажу, всю истину.
Что товарищей моих было четверо.
А как первый мой товарищ то темная ночь.
А второй мой товарищ то булатный нож.
А как третий мой товарищ то добрый конь…
И казалось, что песне сопутствует музыка хотя не было музыки, что дубрава шелестит листвой задумчиво и безразлично. И когда в небольшую паузу вплелся не то всхлип, не то вздох (Марии Федоровны, бухгалтера по зарплате) «жаль, казнят человека…» песня разлилась еще шире, как блистающая под солнцем река в половодье.
Грузчики на заводском дворе сняли брезентовые рукавицы, осторожно подошли к окну слушать.
Странные явления обнаружились в городе Таращанске (областное подчинение, пятьдесят шесть тысяч жителей, заводы газоразрядных ламп, сахарный, два кирпичных, баянная фабрика, аэродром полевой авиации, техникум, главная улица бульвар Космонавтов, железнодорожная станция) примерно за месяц до описываемых событий. Одни проявляли себя локально, другие распространились на весь город.
Начать с того, что с середины апреля таращанцы начали видеть одинаковые, надоедливо повторяющиеся сны. То есть, конечно, не всем городом один и тот же сон: сюжеты сновидений в разных кварталах были различны, но все-таки довольно крупными коллективами. Так, жителям дома № 12 по Прорезной, неподалеку от лампового завода, снилось, что у них украли стиральную машину. Унесли со двора хотя во дворах никто стиральными машинами не пользуется. Подобный сон привиделся и тем жильцам, у которых не было ни стиральной машины, ни даже намерения ее приобрести.
Факт выяснился во дворе, под старой акацией, где были лавочки и дощатый столик. Сюда мужчины сходились забить «козла», женщины обменяться новостями и взглядами на жизнь. Пересказывание снов занимало свое место в этих разговорах:
