С тех пор как началось увлечение борьбой, всех охватила какая-то лихорадка. Зайдешь в ресторан выпить пива – разговор только о борьбе; идешь по улице – о борьбе все вокруг говорят.
– У Мурзика, сударь мой, и сила и опыт, – доказывает один.
– Да, но позволь, у Аберга превосходная школа.
И все в таком духе. Об этой борьбе говорят больше, чем о той, которую чуть ли не под бурные аплодисменты всего сербского народа вели в народной скупщине радикалы и независимые.[1]
Право же, это настоящая эпидемия. Зайдите б любое государственное учреждение, и вы увидите одно и то же: дел накопилась куча, а чиновники воткнули перья в чернильницы и стараются перекричать друг друга. Весь народ разделился на партии: одни образовали «негритянскую» партию, другие – «русскую», а есть и желающие создать «турецкую» партию. Господин Сима, например, говорит:
– Мне, братец мой, импонирует Кара-Абдула.[2]
Позавчера я зашел в одну канцелярию. Мне нужно было закончить там кое-какие дела, но господин шеф пригласил меня выпить с ним чашку кофе. А пока мы пили кофе, между господином шефом и юсподином секретарем разгорелся ожесточеннейший спор.
– Вы правы, господин секретарь, вы правы. Борец не должен хватать противника за ноги, и Мурзик его не хватал.
– Да, но он перебросил его через голову.
– В том-то и дело. Он его, видите ли, схватил вот так… скажем, вот так… Выйдите, пожалуйста, сюда!
– Кто, я? – спрашивает секретарь.
– Да, прошу вас, выйдите, я покажу вам, – продолжает шеф, все более входя в азарт.
Лицо господина секретаря стало похоже на пустой кошелек, но он попытался улыбнуться.
– Ах, извините, господин шеф, я ведь и пошевельнуться не могу, ужасно в боку колет. Жена даже привязала мне сюда заячью шкурку с перцем.
Я оцепенел от страха, как бы господин шеф не обратился с той же просьбой ко мне. Ведь я был бы вынужден согласиться бороться с ним хотя бы ради того, чтобы он закончил мое дело. А господин шеф уже совсем воспламенился: он снимает манжеты, нажимает кнопку звонка и одновременно продолжает свои доказательства.
– Между прочим, он его со спины захватил, согласно всем правилам, безукоризненно.
В эту минуту появляется рассыльный.
– Пусть придет сюда господин Лаза, практикант!
– распоряжается шеф.
– Слушаюсь!
Рассыльный уходит, а господин шеф продолжает доказывать:
– Противник никак не мог удержаться на ногах. Ему оставалось только сделать один сильный рывок…
Тут входит господин Лаза, практикант.
– Ах, очень хорошо. Вы ведь борец, господин Лаза, не так ли?
– Нет, господин шеф, я тенор в певческом обществе.
– Какой еще тенор?
– Просто я хочу сказать, что занимаюсь пением,
– робко отвечает Лаза.
– Одно другому не мешает. Подойдите, пожалуйста, сюда; станьте вот здесь.
Что мог поделать господин Лаза? Только что, утром, он попросил выдать ему к пасхе аванс, и господин шеф пообещал удовлетворить его просьбу.
– Итак, смотрите, – объясняет шеф секретарю, – он его схватил вот так.
Шеф хватает практиканта за спину и поднимает вверх. Несчастный господин Лаза, не ожидавший такого маневра, заголосил, как убитая горем вдова.
– А дальше что? – спрашивает секретарь с любопытством.
– А теперь, прошу вас, господин Лаза, перекувырнитесь через голову.
– Ой, господин шеф! – отвечает из-под потолка практикант, – я не умею.
– Кувыркайтесь, я вам говорю. Ничего не бойтесь.
Бедный господин Лаза ради тридцати динаров аванса со стенаниями делает над головой шефа сальто. В этот миг шеф роняет его, и он, распластавшись во весь рост, с грохотом валится на пол.
– Пардон! – говорит шеф.
А горемычный практикант пытается подняться, проклиная себя и тот самый час, когда ему пришла в голову мысль попросить аванс. Если бы еще речь шла о повышении, тогда можно было бы и через голову перекувырнуться, а тут только зря разбился. Я хотел помочь ему подняться, но господин шеф остановил меня.
– Нет, вы еще не должны вставать! – обратился он к господину Лазе. – Ведь вы не упали на обе лопатки. Вы не побеждены до тех пор, пока не положены на обе лопатки.
– Я положен на все четыре лопатки, – защищается практикант.
– Нет, нет, – спорит шеф, все более распаляясь, и налетает на господина Лазу. Начинается невероятная возня на полу. То сверху оказывается шеф, а практикант внизу, то практикант наверху, а господин шеф под ним. Из карманов у них повылетали записные книжки, пенсне, заявление господина Лазы об авансе, мундштуки, портсигары, запонки, и кто знает, чем бы все это кончилось, если бы мы с секретарем не воскликнули:
– Все! Он коснулся земли обеими лопатками!
Только тогда господин шеф поднялся с пола, а за ним совсем истерзанный практикант. Затем они принялись подбирать свои вещи.
– Вот видите, – с торжеством обратился шеф к секретарю, – это и есть тот самый прием.
Потом он обернулся к практиканту, который уже подкрался к дверям, опасаясь, как бы шефу не пришло в голову продемонстрировать на нем еще какой-нибудь прием.
– Спасибо, господин практикант, – сказал ему шеф.
– Не за что! – ответил господин Лаза.
– А о том деле, знаете, после.
Все это произошло позавчера.
А господин Пайя еще больше перестарался. Его тоже захлестнула страсть к борьбе и потребность объяснять всем ее приемы, но, не имея собеседника, он отправился домой и стал давать урок своей жене.
