Передо мной абсолютно пьяная девочка с розовыми тенями на веках. Черные от туши слезы капают ей на лицо и на белый кружевной топ на бретельках. А она умоляет самодовольного охранника пропустить ее в «Dizzy's», потому что там ее парень с какой-то другой девчонкой, а ей просто нужно увидеть его и сделать так, чтобы он узнал, какая та девчонка шлюха.
Как мило девочки отзываются друг о друге.
— Мне нужно его увидеть, мне нужен… он! — вопит она.
Подруга не дает ей упасть, держа ее за загорелые плечи, а она настолько пьяна, что ее ноги в белых босоножках на пробковой платформе трясутся, как желе.
Я отвожу взгляд с отвращением и стыдом за всех девочек в мире.
Возможно, эта вопящая девчонка из Нью-Хейвена и учится в чертовом Йеле, а значит, у нее неслабые мозги в голове. Ей следовало бы знать, что девочкам не нужны парни. Романтическая индустрия твердит, что они нам нужны, чтобы направить нас в лапы индустрии красоты, где мы растрачиваем наши умственные и денежные ресурсы на губную помаду и джинсы скинни. Если мы будем помешаны на всей этой дряни, мы не будем задумываться о том, чего мы хотим, кем хотим быть и в чем хотим участвовать.
Ох, ладно, летом я вычитала это в книге, написанной маминым мозгоправом, и постоянно к этому возвращаюсь. Она называется «Убить Золушку: как исправить урон, который мы нанесли нашим девочкам». Так что я немного одурманена тендерной теорией, и делайте со мной, что хотите.
Я громко усмехаюсь над вопящей девчонкой, и ее подруга оглядывается на меня с обвиняющим видом, словно говорит: «Можно подумать, ты здесь не для того, чтобы увидеться с парнем, который бросил твою жалкую задницу, Провинциалка-недоросток».
Я вас умоляю. У меня совсем другая ситуация, и вот почему. Во-первых, я не устраиваю сцены с криками и упрашиванием. Во-вторых, готова поспорить, Пьянчужка уж точно не обнаружила, что в интернете есть видео, настоящее долбаное видео о том, как ее отца убили в Ираке два года назад.
Так что да, если я здесь, чтобы увидеть парня, который «бросил мою жалкую задницу» — а, похоже, технически так и есть — я, скорее всего, пройду проверку. Я здесь не для того, чтобы сделать его своим парнем, потому что мне не нужен парень. Но он единственный человек из всех, кого я знаю — кроме моей мамы и брата — кто может хотя бы представить, на что похоже это чувство. Он единственный человек, с которым я хочу быть рядом, смотря это видео, и мне нужно знать, сделает ли он это со мной.
Подруга Пьянчужки — назовем ее Обвинялка — разворачивается обратно как раз в тот момент, когда Пьянчужку рвет прямо на кружевной топ. Судя по всему, этим вечером она пила коктейли розового цвета.
— Идите, проспитесь, девушки, — рявкает охранник, отодвигая их движением мясистой руки. Я постукиваю по тротуару пяткой своего ботинка Doc Martens без тени сочувствия, с раздражением и тревогой за мое появление у двери. Охранник позволяет себе насладиться окончанием шоу Пьянчужки и Обвинялки, прежде чем переводит взгляд на меня.
Он разглядывает мое лицо, затем его пристальный взор спускается к моей груди, а потом переходит к губам, оценивая мой внешний вид, а я чувствую себя так, будто он до меня дотрагивается. Наконец, его глаза встречаются с моими. Он поднимает одну бровь и манит меня к себе, скрючив палец, как злодей из мультика. Делаю шаг вперед и протягиваю ему поддельные документы. Я никогда раньше ими не пользовалась, поэтому заставляю себя дышать ровно, пока он косится на них, а затем на меня. Я позволяю своей длинной челке упасть и закрыть пол-лица и смотрю на него так жестко, как только могу.
— Я здесь, чтобы увидеть Джейми.
Слышу в своем голосе вопросительную интонацию, но ничего не могу с этим поделать. Я, вообще-то, только что объявила, что мне шестнадцать, а не двадцать один, и мои документы не настоящие, но я выдерживаю его долгий взгляд, не мигая. Он оглядывается, делая в уме какие-то вычисления, которые мне непонятны. И как раз, когда я думаю, что он собирается отправить меня домой, он хмыкает и бормочет:
— Форта заставит нас закрыться со своими несовершеннолетними телками, — после этого он выдавливает из себя снисходительную улыбку и протягивает мне документы. — Проходи. Удачи, детка.
Очевидно, не только девочки говорят о девочках не вполне уважительно.
Мысленно я плюю в него. В реальном мире я захожу в бар, стараясь быть максимально спокойной, не хочу его радовать никоим образом. Как только я оказываюсь внутри, у меня начинают трястись руки, но теперь это ничего не значит — я здесь, я сделала это. Я первый, раз в баре, всего спустя полчаса как я узнала, что мое личное взрывное устройство тикает в интернете и собирается взорвать мою жизнь, когда я буду готова.
У меня пищит телефон и я смотрю на экран и вижу сообщение от Холли: «Твоя мама мне звонила. Ты где?»
Не могу ей сейчас ответить. Мне нужно разобраться, как… быть в баре.
Я озираюсь, как будто предполагаю, что могу кого-то встретить. Я даже не выбирала наряд перед тем, как сюда поехать. В лучшем случае я ношу нечто неописуемое; в худшем — то, что может носить одиннадцатиклассница, поющая в группе: рваные джинсы, дырявая футболка с Неко Кейс и Мартинсы. В баре тесно, шумно и жарко — у нас аномальная жара в середине сентября, и, похоже, мистер Диззи, скорее позволит влаге проникать через открытые окна, чем заплатит за установку кондиционеров.
