Шерли Джексон
Боль (The Tooth)
Подле маленькой автобусной станции ждал, тяжело отдуваясь, автобус; его огромное серебристо-синее тело поблескивало в лунном свете. Охотников ехать набралось немного, прохожих и вовсе не было — время позднее. Час назад окончилось кино, единственный городской кинотеатр закрылся, и завсегдатаи, поев мороженого, разошлись по домам; вот и в аптеке потушили свет, заперли двери, и на длинной полночной улице все смолкло. В городе горели лишь фонари, окна ночного кафе напротив станции да последняя настольная лампа в автобусной кассе: кассирша сидела уже в пальто и шляпке — отправит нью-йоркский автобус и уйдет домой, спать.
Судорожно сжимая руку мужа, Клара Спенсер стояла на тротуаре подле открытой двери автобуса.
— Худо мне, — пожаловалась она.
— Как ты там одна? — спросил он. — Может, с тобой поехать?
— Нет-нет, не нужно. — Щека у нее опухла, говорить трудно; она прижимала к щеке носовой платок и крепко держала мужа за руку. — А вот ты как один? Я вернусь самое позднее завтра вечером. А ерш задержусь — позвоню.
— Все уладится, — бодро уверил он. — Завтра вылечишься. Скажи доктору: если понадобится, я сразу приеду.
— Очень худо. Голова кружится, и подташнивает.
— Это наркотическое. Кодеин, виски, и к тому же на голодный желудок.
Она через силу улыбнулась:
— Так руки дрожат, даже не причесалась. Хорошо, что темно.
— В автобусе постарайся уснуть. Снотворное взяла?
— Да, — сказала она. Они ждали водителя; его видно было в окно кафе, он сидел у стойки, неторопливо пил кофе. — До чего ж мне худо!
— Вот что, Клара, — начал он внушительно, как будто серьезный тон верней убедит и утешит, — очень хорошо, что ты едешь в Нью-Йорк и зубом займется Циммерман. Вдруг что-то серьезное, а ты бы пошла к нашему коновалу — никогда бы себе не простил.
— Ничего серьезного у меня нет, — испуганно откликнулась Клара. — Просто зуб разболелся.
— Не так все просто. Бывает, что зуб, например, загноился… Твой-то наверняка выдерут.
— Не надо, не говори так! — ее передернуло.
— Уж очень ты скверно выглядишь, — продолжал он так же рассудительно. — Лицо опухло… Ну, ты не тревожься.
— Не буду. Но так болит, что повсюду отдает. Словно вся я — этот проклятый зуб.
Водитель поднялся со стула, пошел расплачиваться. Клара шагнула к автобусу, но муж остановил:
— Не спеши, время есть.
— В общем, худо, — заключила Клара.
— Послушай, ты мучаешься с этим зубом уже много лет; на моей памяти он тебя беспокоил раз шесть-семь. Давно пора им заняться. У тебя и в медовый месяц болел зуб, — сказал он укоризненно.
— Да? Знаешь, а я и не собралась толком, — она усмехнулась. — Чулки старые, да в выходную сумку запихнула, что под руку подвернулось.
— Деньги взяла? — спросил он.
— Долларов двадцать пять. На один день хватит.
— Не хватит — дай телеграмму, — сказал он. Водитель появился в дверях кафе. — Не тревожься.
— Слушай, — вдруг сказала Клара. — Ты ведь один остаешься. Утром придет миссис Ланг, приготовит завтрак, а если уж совсем успевать не будете, Джонни пусть в школу не идет.
— Ладно.
— Миссис Ланг, — она загнула палец, — миссис Ланг я позвонила, заказ бакалейщику оставила в кухне на столе, на обед вам холодный язык; если я не приеду, ужином покормит миссис Ланг. К четырем придут из химчистки — без меня, — отдай свой коричневый костюм, и это ерунда, но обязательно посмотри, чтобы в карманах ничего не осталось.
— Если не хватит денег, дай телеграмму. Или позвони. Я завтра дома останусь, так что звони домой.
— Миссис Ланг и за малышом присмотрит.
— Или дай телеграмму.
Водитель перешел улицу, остановился у двери автобуса.
— Едете? — спросил он.
— До свидания, — сказала Клара мужу.
— Завтра вылечишься. Зуб — это пустяки.
— Не так уж он и болит, — сказала она. — Не тревожься. — Она поднялась в автобус, но тут же остановилась; водитель замер у нее за спиной. — Да, еще молочнику записку оставь, пусть яиц принесет.
— Хорошо. До свидания.
— До свидания.
Клара прошла в глубь автобуса, и водитель скользнул за ее спиной в кресло. Автобус был почти пуст, но она села в самом конце; рядом, за окном, — муж.
— До свидания, — повторила она через стекло. — Береги себя.
— До свидания, — он энергично замахал рукой.
Автобус вздрогнул, заурчал и тронулся. Клара обернулась, еще раз махнула и откинулась в мягком глубоком кресле. Боже, подумала она, неужели и вправду еду! Проносилась мимо знакомая улица, сейчас чужая и темная; как необычно — увидеть ее из окна автобуса и уехать из города! Да что с ней, сколько раз уезжала… Вот что делают кодеин, виски, снотворное, боль. Она торопливо проверила, есть ли в сумочке кодеин; дома таблетки лежали в столовой на полочке, рядом с аспирином и стаканом воды, но в какой-то миг безумной гонки были, наверное, подхвачены ею — вот они, в сумочке, рядом с деньгами, косметичкой, расческой, помадой. Она различила на ощупь, что помаду взяла старую, почти использованную, а не новую, потемнее, за два пятьдесят. По чулку ползла вниз петля, заканчивалась дырой на пальце; не замеченная дома, в старых, привычных туфлях, дыра внезапно и раздражающе обнаружилась теперь, внутри новой, прежде не ношенной пары. Что ж, завтра в Нью-Йорке она купит новые чулки, но прежде вылечит зуб, успокоится. Она осторожно коснулась зуба языком и получила в ответ мгновенный удар боли.
